После всех моих приключений и чудесных спасений я наконец-то ступил на причал Ливерпульских доков, подобно тому как школьник входит в отцовский дом в первый день рождественских каникул. Я совсем забыл о том, что у меня практически нет денег, и попросил у прохожего одолжить мне некоторую сумму. Меня немедленно арестовали за попрошайничество, и я начал свою карьеру преступника с ночевки в тюрьме.
Теперь, я полагаю, вы поняли смысл экономической притчи. Я был на другом краю земли, жил среди отбросов общества. Меня окружали оборванцы, которые мало чем могли поделиться и не всегда хотели это делать. Я махал проходящим мимо кораблям и окликал проплывающих мимо путешественников. Меня наверняка за это кляли на чем свет стоит. Но никому ни разу не показалось странным то, что я обращался за помощью. Никто не считал меня преступником только оттого, что я верещал не своим голосом, когда тонул, или полз к ночному костру, умирая от голода и жажды. Среди всех этих диких морей и заброшенных земель люди действительно считали, что они обязаны спасать утопающих и умирающих. Меня ни разу не наказали за то, что я в чем-то нуждался, пока я не приехал в цивилизованный город. Меня ни разу не назвали преступником за то, что просил о сочувствии, пока я не вернулся в родной дом.
Если вы поняли эту притчу о новом блудном сыне, вы, возможно, поймете, почему ему кажется, что он, вернувшись домой, нашел свиней. Гораздо больше свиней, чем откормленных телят.
Дальше больше – стычки с полицией, ограбления и прочее. Моя семья наконец-то очнулась и осознала тот факт, что меня следует перевоспитать или куда-то пристроить. Думаю, прежде всего, они, или во всяком случае некоторые из них, опасались скандала, потому что в семейную тайну оказались посвящены другие люди. Как бы то ни было, сегодня нам предстоит встретиться и образовать комитет по превращению меня в респектабельного гражданина. Но мне кажется, они не вполне отдают себе отчет в том, что их ожидает. Вряд ли они понимают, что происходит в душе подобных мне людей. Однако я хочу, чтобы это поняли вы и чтобы это произошло прежде, чем они начнут нести всякий вздор. Именно поэтому я и рассказал вам то, что называю притчей об изгнании. И я хочу, чтобы вы помнили – шанс мне всегда давали только чужие люди.
Они беседовали, сидя на садовой скамье, и Миллисент поднялась с нее, как только увидела, что к ним приближается группа облаченных во все черное людей. Это были отец и братья Алана.
Алан Нэдуэй остался сидеть с нарочито утомленным видом, смысл которого стал ей ясен, когда она заметила: старый Джейкоб Нэдуэй значительно опередил сыновей и он чернее тучи. Это говорило о том, что снова произошло что-то скверное.
– Наверное, было бы излишне сообщать тебе, – с горечью в голосе произнес отец, – что по соседству с нами произошло очередное ограбление.
– Очередное? – сказал Алан, подняв брови. – Если вдуматься, это довольно странное слово. А кого еще ограбили?
– Вчера миссис Маубрей, – сурово произнес отец, – ходила в гости к своей подруге леди Крейл. Разумеется, она была очень взволнована тем, что произошло в нашем доме. Но оказалось, что за час до ее прихода что-то случилось и у Крейлов.
– И что же украли у Крейлов? – терпеливо поинтересовался молодой человек. – Как они узнали, что произошло ограбление?
– Грабителя спугнули, и он сбежал, – ответил Джейкоб Нэдуэй. – К сожалению, во время своего поспешного бегства он кое-что обронил.
– К сожалению! – повторил Алан тоном искреннего удивления. – К сожалению для кого?
– К сожалению для тебя, – ответил отец.
Повисла тягостная тишина, которую в своем неуклюжем, но как обычно добродушном стиле нарушил Джон Нэдуэй.
– Послушай, Алан, – произнес он. – Если ты рассчитываешь на чью-либо помощь, с этими играми необходимо покончить. Когда ты забрался к нам, мы могли расценить это как шутку, несмотря на то что ты испугал мисс Милтон, а миссис Маубрей чуть не получила разрыв сердца. Но скажи, как нам уберечь тебя от полицейского участка, если ты вламываешься в дома соседей и оставляешь там свои портсигары с визитками внутри.
– Беспечность… беспечность, – раздосадованно пробормотал Алан, поднимаясь со скамьи, но не вынимая рук из карманов. – Не забывайте, что я нахожусь в самом начале своей карьеры грабителя.
– Ты находишься в конце карьеры грабителя, – вмешался старый Нэдуэй, – или же в начале карьеры узника Дартмура, где тебе придется провести не меньше пяти лет. С этим портсигаром и визиткой леди Крейл может отправить тебя в тюрьму. И она это сделает, если я дам свое согласие. Я пришел, чтобы предоставить тебе последний шанс, в то время как ты бросил на ветер уже тысячу шансов. Сейчас же покончи с воровством, и я найду тебе работу. Твое дело – соглашаться или нет.
– Я не всегда соглашаюсь с отцом, – мягко и несколько отстраненно произнес Норман Нэдуэй. – Однако тут он прав. Я очень тебе сочувствую, но одно дело простить человека, если он ворует, чтобы не умереть с голоду, и совсем другое – если он предпочитает голодать, лишь бы не оставить воровство.
– Вот именно, – в приступе братского восхищения поддержал его флегматичный Джон. – Мы готовы признать брата, который уже не грабитель. Мы также готовы признать грабителя, который больше не приходится нам братом. Или ты Алан, которому отец готов дать работу, или ты парень с улицы, которого мы просто должны передать в руки полиции. Клянусь богом, ты не можешь быть и тем и другим одновременно.
Алан обвел взглядом семейный особняк и сад. На мгновение его глаза, выражающие нечто вроде грусти, задержались на фигуре Миллисент. Затем он снова сел на скамью, опершись локтями на колени и обхватив голову ладонями. Казалось, он погрузился в молитву, либо пребывает в полной растерянности. Трое остальных мужчин стояли, в неловком молчании наблюдая за ним.
Наконец он снова вскинул голову, отбросив назад пряди своих черных волос, и все сразу увидели, что его бледное лицо изменилось.
– Ну что, – произнес старик Джейкоб, в голосе которого слышалась мольба, – ты откажешься от этого богомерзкого воровского занятия?
Алан Нэдуэй встал.
– Да, отец, – серьезно произнес он. – Хорошенько над всем поразмыслив, я вижу, что ты имеешь право на мое обещание. Я больше не буду никого грабить.
– Слава богу! – воскликнул его брат Норман, и впервые за все время его суровый высокий голос дрогнул. – Я не хочу читать тебе нравоучений, но ты поймешь, что между всеми остальными занятиями есть нечто общее – ни одно из них не вынуждает человека прятаться.
– В конце концов, грабежи – это дрянное дело, – добавил Джон в очередной нервной попытке разрядить обстановку и добиться всеобщего примирения. – Наверняка это ужасно, когда ты всегда попадаешь не в свой дом и не через ту дверь. Мне кажется, это все равно что пытаться надеть чужие брюки. У тебя и заработки будут лучше, да и жизнь спокойнее.
– Да, – задумчиво отозвался Алан, – все, что вы говорите, верно. И действительно, жизнь, в которой ты постоянно пытаешься выяснить местоположение чужих драгоценностей, легкой не назовешь. Нет, я и в самом деле решил все начать с чистого листа. Я хочу исправиться и жить заново. Более просто и честно. Я слышал, что быть карманником нынче гораздо прибыльнее. – Он продолжал задумчиво взирать на видневшиеся в отдалении пальмы, но лица всех остальных были в изумлении обращены к нему. – У меня есть один приятель, обитающий в Ламбете. Он отлично наживается на людях, которые выходят из станций подземки. Конечно, они гораздо беднее тех, кто владеет всеми этими сейфами, драгоценностями и прочим. Зато их очень много и к концу дня можно отлично заработать. Мой друг получает до пятнадцати шиллингов, обчищая людей, выходящих из кинотеатров. Но он виртуозно владеет пальцами. Думаю, у меня тоже получится.