– Похоже на то, что мы все же расстроили их планы. Еще час назад я места себе не находил от беспокойства, ведь был уверен, что они затеяли нечто грандиозное. Все эти последние воззвания вызывали ассоциацию с курком винтовки, взведенным за мгновение до выстрела. Но раз уж этот тупой лакей покажет нам, где они прячутся, думаю, нам все же удастся их опередить. Гримм говорит…
Принцесса Аурелия Августа, также именуемая Мэри, вскочила с места, как будто ей нанесли личное оскорбление.
– Что все это значит? – воскликнула она. – Лакей ничего не сказал. Он категорически отказался выдавать сообщников.
– Прошу Ваше Королевское Высочество меня простить, – сухо произнес премьер-министр. – Я получил сообщение непосредственно от шефа полиции. Лакей, вне всякого сомнения, сообщил ему какие-то факты.
– Это неправда! – упрямо заявила Ее Королевское Высочество. – Я ни за что в это не поверю.
Похоже, принцесса действительно была не на шутку возмущена. Более того, те, кто еще способен изумляться загадке женской психологии, будут удивлены, узнав, что во время следующей встречи с узником в его камере она в резкой форме объявила ему о своем презрении в связи с тем, что он предал все, что она велела ему предать.
– Вот чего стоит ваше героическое упорство и гордо выпяченный подбородок! – воскликнула Аурелия. – Ради спасения собственной шкуры вы предали всех этих запутавшихся и скрывающихся от нашего правосудия бедолаг.
Он горделиво вскинул голову, глядя на нее отрешенным, но горящим взглядом голубых глаз, в которых зияла пропасть. От одного вида этой бездны у всех его собеседников начинала кружиться голова.
– Я никак не ожидал, что вы питаете к ним такое сочувствие, – сухо ответил он.
– Я чрезвычайно сочувствую этим людям, потому что им приходится иметь дело с вами, – безжалостно отозвалась она. – Разумеется, я их не поддерживаю, но мне их жаль. Они скрываются от преследования, и им приходится полагаться на таких, как вы. Думаю, именно вы довели их до беды.
Последняя фраза прозвучала будто несколько запоздалое соображение. В нем принцесса опиралась на общие для всех женщин принципы, которые некоторые мужчины порой находят слегка беспринципными. Каково же было ее удивление, когда он, улыбнувшись, сказал:
– Да, возможно, вы правы. Именно я довел их до беды.
В ответ на застывший в ее глазах вопрос он добавил:
– Помните, что вы говорили? Если я их подвел, я сделал это ради вас.
Мгновение спустя он взорвался таким неистовством, с каким она не сталкивалась еще никогда в жизни.
– Вы думаете, я не понимаю, как все это чудовищно несправедливо? Да, я предатель. Но почему вы наделены и этой властью? Почему вам достался тот единственный аргумент, которому нечего противопоставить? Ваше лицо неподсудно, как Господь в Судный день. Мы можем противопоставить невежество науке и беспомощность власти, но у кого хватит духу противопоставить уродство красоте? Кто…
Он сделал шаг вперед, но – это было еще более странно – она, вздрогнув, тоже двинулась к нему навстречу. Она всматривалась в лицо заключенного, как будто его озарила вспышка молнии.
– О боже! – воскликнула Аурелия. – Не может быть!
В то мгновение она осознала нечто такое, во что трудно поверить.
Остаток этой встречи оказался в равной степени восхитительным.
Глава V. Условия предателя
Одна-единственная мысль подобно грозовой туче собиралась над Павонией, над ее столицей и дворцом. С такой сосредоточенностью обычно можно столкнуться только в какой-нибудь глухой деревне, в которой некий пророк или фанатик предсказал конец света.
Последние воззвания возымели свой эффект. Даже самые беспечные граждане теперь были убеждены в том, что в любую секунду на всех границах может начаться вражеское вторжение или в центре города произойдет чудовищный взрыв и все это случится по никому не ведомому сигналу либо совершенно незаметному знаку.
Перспектива иностранного вторжения пугала людей больше вероятности взрыва, но они были тем более растеряны, что во всем этом загадочном движении уже давно ощущалось нечто иностранное.
Не вызывало сомнений то, что профессора Фокуса за границей знают лучше, чем в его собственной стране. Теперь же многие начали возмущенно интересоваться, откуда взялся богатый ростовщик. После незначительной паузы следовал вопрос, где он сколотил свое состояние. Но никто не сомневался в том, что эти люди создали машину, призванную с чудовищной силой ринуться на Павонию.
Посреди всех подобных колебаний и нерешительности прозвучало сообщение о том, что пленный лакей готов заговорить. Он и в самом деле подписал мрачное заявление, гласившее: «Я могу произнести Слово. Это навсегда остановит деятельность четверых разрушителей, из-за чего они окажутся в вашей полной власти. Но у меня есть некоторые условия».
Каковы бы ни были исторические факты о пришедшей в упадок семье Джона Конрада, нет сомнений в том, что на заседании Государственного комитета, одновременно являвшегося аудиенцией у короля, он держался с достоинством, редко встречающимся в напыщенном поведении лакеев.
Он приблизился к столику, вокруг которого сидели четверо главных правителей Павонии, с уважением, но без малейшего смущения или подобострастия. Поклонился королю и принял стул, на который ему предложил присесть Его Величество. При этом король выглядел гораздо более смущенным, чем его подданный.
Хлодвиг Павонийский откашлялся, задумчиво скосил глаза на кончик носа, а затем произнес:
– Я надеюсь, мне незачем добавлять мое личное слово к каким-либо из существующих договоренностей. Но я вполне готов это сделать ради того, чтобы избежать малейших недоразумений. Отлично понимаю, вы согласились сообщить то, что вам известно, на определенных условиях, и я обязательно позабочусь о том, чтобы эти условия были выполнены. С учетом того, что вы жертвуете многим, вполне имеете право рассчитывать на щедрую компенсацию.
– Могу ли я поинтересоваться, – спросил Конрад, – от кого зависит, что это будет за компенсация?
– Ваше Величество, – вмешался полковник Гримм. – Я не вижу смысла в том, чтобы ходить вокруг да около. Времени у нас совсем мало, если эти заговорщики действительно собираются взорвать заложенную мину. Не понимаю, как можно отрицать то, что назвать свою цену должен сам заключенный. Я пытался добиться от него правды другими методами, которые ему, скорее всего, пришлись не по нраву. Проще говоря, я хотел его запугать. Справедливости ради отмечу, что это не сработало. Справедливости ради добавлю: когда устрашение не срабатывает, остается только подкуп. И здравый смысл подсказывает, что он сам должен назвать цену.
Премьер-министр тоже откашлялся и несколько хрипловатым голосом произнес:
– Это довольно смелое заявление, но если мистер Конрад сообщит нам, что именно он считает разумной компенсацией…