– Я должен доставить благородного Зору-бея в тюрьму, – сказал он. – Сделай милость, прикажи провести нас.

– Клянусь моей бородой, это пренеприятный сюрприз! – воскликнул маршал, который давно уже знал и глубоко уважал Зору. – Храбрый и благородный бей арестован?

– Надеюсь, что скоро все разъяснится и примет другой оборот, – отвечал Гассан. – Пожалуйста, прикажи оказывать благородному Зоре-бею все уважение, какого заслуживает такой храбрый воин его величества.

– Я сам позабочусь об этом, – отвечал маршал.

Затем велел позвать начальника этого отделения дворца, который явился с фонарем и ключами.

В нижнем этаже сераля, между толстыми каменными стенами находились каморки, окна которых были плотно заделаны решетками, а двери – из толстого железа. Комнаты эти прежде предназначались для хранения императорских капиталов; в новейшее же время для этого были назначены новые помещения; к тому же заведующие государственным имуществом, следуя примеру всех нынешних государей, большую часть сокровищ хранят в иностранных банках.

С тех пор комнаты эти стояли пустые и уже неоднократно служили для содержания арестованных высших чиновников сераля, внезапно впадавших в немилость.

В эти-то отдаленные каморки, к которым вел целый ряд коридоров, отправились Гассан, маршал и охранник вместе с Зорой-беем.

Приличный стол и содержание этого заключенного должно было идти из кухни сераля, где готовилась пища на всех дворцовых чиновников. Чтобы получить понятие о величине этой кухни, о прислуге и издержках, которых она требовала, достаточно будет упомянуть, что только четыре жены султана получали ежегодно по четыреста тысяч франков и имели прислугу из трехсот рабов. Сюда же относились целые труппы танцовщиц, певиц, множество горничных и служанок, сверх того пятьсот евнухов, так что в одном гареме садилось за стол ежедневно около тысячи человек. Если сюда причислить многочисленных чиновников и слуг султанских покоев, то получится целая армия людей, на содержание которых ежедневно затрачивались огромные суммы, которые при султане Абдул-Азисе доходили до десятка миллионов ежегодно.

Охранник открыл железную дверь и осветил путь. Гассан, Зора и маршал вошли в комнаты с серым, затхлым воздухом. Вся меблировка их состояла из нескольких вделанных в стены шкафов, столов и подушек; в каждом отделении было также по одной свисающей с потолка люстре, подобно тем, какие встречаются в маленьких церквах.

В одну из этих камер был заключен Зора, остальные были заперты. Засветили люстру, позаботились и о теплом одеяле на ночь, так что Зора ни в чем не терпел недостатка, и заключение его походило скорее на домашний арест.

Таким образом, арестовав своего друга, Гассан вернулся в Беглербег и на следующее утро передал султану шпагу арестованного офицера. Сераскир должен был немедленно произвести подробное и строжайшее следствие по этому делу – так приказал султан, бывший в самом дурном расположении духа.

XXV
Ночное празднество

Во дворце принцессы Рошаны проходило празднество в честь победоносного возвращения императорских войск и взятия в плен Кровавой Невесты; но, собственно, праздник ею давался в честь одного Сади и назначения его пашой. Принцесса разослала многочисленные приглашения, и с наступлением ночи залы ее дворца наполнились разодетыми придворными дамами и кавалерами. Только с недавнего времени, с тех пор как европейское влияние начало вытеснять восточные предрассудки, в Турции вошли в обыкновение подобные праздники. Но всякий раз на это нужно было согласие султанши Валиде, которой полностью подчинялась в стране общественная жизнь женщин.

Принцесса Рошана, очень хорошо зная, как султанша Валиде любит участвовать в подобных празднествах, первой лично пригласила ее. Таким образом, султанша ничего не могла иметь против этого праздника.

Она явилась на торжество в бархатном платье темного пунцового цвета, вышитом золотыми колосьями. Лицо ее было закрыто тонким покрывалом, а головной убор представляла драгоценная диадема из бирюзы.

На принцессе Рошане, богатство которой вошло в пословицу, было светло-зеленое, украшенное золотом платье, роскошный головной убор из бриллиантов, а на лице, так же как и у всех присутствующих придворных дам, тонкое покрывало.

Кавалеры были: одни в блестящих военных мундирах, другие – в черных европейских костюмах.

На галерее большого главного зала, среди которого был душистый фонтан, помещался отличный оркестр музыкантов принцессы.

Большая зала дворца, в которой принцесса только что приняла султаншу Валиде и теперь принимала министров и их жен, была отделана с необыкновенной пышностью и совершенно в парижском вкусе.

Потолки были украшены такой живописью, что, глядя вверх, казалось, будто все эти фигуры движутся.

Огромная люстра с бесчисленным множеством огоньков заливала всю залу морем света, и, отражаясь в зеркальных стенах залы, светильники казались бесконечными.

Вдоль стен были поставлены мягкие диваны, а в нише, отделявшейся от залы пунцовой шелковой портьерой, помещались высокие, наподобие трона, кресла для султана и султанши Валиде.

В соседнем зале слуги раскладывали на золотые подносы и беспрестанно разносили закуски и лакомства, а черные невольники на хрустальных блюдах – редкие фрукты. Тут же были шербет и вода со льдом.

Шейх-уль-Ислам также явился с главными своими советниками и сановниками. Принцесса была его давнишняя союзница, а потому при входе в зал он поспешил засвидетельствовать ей свое почтение.

Но принцесса Рошана не могла уделить ему много внимания: она должна была приветствовать визирей и других знатных гостей, явившихся на ее приглашение.

Сказав несколько приветливых слов присутствующим высшим сановникам, чтобы заслужить их расположение, Мансур-эфенди обратился к Гамиду-кади, также удостоенному приглашения принцессы.

– Мы накануне великих событий, брат мой, – тихо сказал Шейх-уль-Ислам Гамиду-кади, подходя вместе с ним к пунцовой портьере султанской ниши. – В следующие дни должно многое решиться!

– Ты находишь, что арест пророчицы может иметь тяжкие последствия? – спросил Гамид-кади.

– Это возможно, но я надеюсь вовремя предупредить их.

– Она не смела уйти! – сказал кади. – Мы должны вытребовать ее!

– Изменить этого теперь уже нельзя, брат мой. Надо только предупредить дурные последствия. Другое событие кажется мне более важным. Скоро будет помолвка принцессы Рошаны.

– Помолвка? Когда же?

– Мне почти кажется, что сегодняшний праздник можно считать помолвкой.

– А кто тот счастливец, кого принцесса удостоила своей благосклонностью?

– Сади-паша!

– Новоиспеченный солдатский вождь? Быть не может, Мансур-эфенди!

– Известие это передано мне из верного источника, – ответил Шейх-уль-Ислам. – Лаццаро, слуга принцессы, доверил мне эту тайну.