В одну минуту ходжа Неджиб открыл дверь и впустил Мансура и трех дервишей.

– Где софт? – спросил его Шейх-уль-Ислам.

– Разве ты не слышишь его голос, мудрый Баба-Мансур? – спросил Неджиб, указывая наверх, откуда раздавался звонкий хохот, прерываемый криками, которых, однако, нельзя было разобрать.

– А где Черная Сирра?

– Она ни во что не вмешивается, кротка и покорна, я думаю, она теперь спит.

– Проводи нас наверх, к софту! – приказал Мансур-эфенди.

Неджиб взял лампу и пошел впереди, освещая путь. Шейх-уль-Ислам последовал за ним в сопровождении трех дервишей.

Ибам утих на минуту, но, услыша приближавшиеся шаги, он снова завопил:

– Новые гости! – кричал он. – Все верят в обман!

Мансур приказал дервишам ожидать его дальнейших приказаний, а сам вместе с Неджибом вошел в комнату, где находился безумный софт.

Едва только свет проник в комнату, как Ибам принялся бросать на пол все лежавшие на столе деньги и вещи, которые люди, веря в чудо, приносили в его дом, и в бешенстве топтать ногами.

– Это грехом нажитые деньги! – кричал он. – Прочь! Все это обман, гнусный обман! И я еще должен ему содействовать! Ни за что на свете! Ха, ха, ха! И люди ничего не понимают! Чудо это – дело не моих рук, это – твое произведение, великий муфтий! – кричал он, вытянув руку и указывая дрожащими пальцами на Шейх-уль-Ислама, мрачно смотревшего на не го. – Это твое дело, и я не желаю, чтобы мой дом служил для такой низкой цели! Завтра я созову сюда всех софтов! Пусть только они придут, я расскажу им все! Пусть они рассудят.

– Узнаешь ты меня, Ибам? – спросил Мансур-эфенди.

– Как мне тебя не узнать, ты великий муфтий, ты Баба-Мансур! Хорошо ты сделал, что пришел! Я не хочу иметь никакого дела с чудом и не желаю, чтобы оно оставалось в моем доме. Сними с плеч моих эту обузу и девай ее куда хочешь! Возьми у меня и эти деньги, они внушают мне отвращение и гнетут мою душу! Я не хочу принимать в этом никакого участия!

– Не чувствуешь ли ты себя больным, Ибам? – спросил Мансур-эфенди.

В ответ на эти слова софт разразился резким хохотом и язвительная усмешка исказила его бледное лицо.

– Ага, вот как, понимаю! – воскликнул он. – Не болен ли я? Да, кажется, я сумасшедший! Ха, ха, ха, тебе это угодно! Я безумный! Сумасшедший!

– Ибам, ты слишком разумно отвечаешь, чтобы уверить нас, что ты впал в безумие!

– Слишком разумный! Не помешан! В таком случае я ровно ничего не понимаю.

– Я объясню тебе все. Ты притворяешься безумным, ты намерен совершить постыдный обман с какой-то неизвестной мне целью! – вскричал Шейх-уль-Ислам, смерив софта презрительным взглядом. – Ты, конечно, принадлежишь к тем вольнодумцам, которые гордятся, противясь мне. Но вы все погибнете от моей руки!

– Хотя бы твоя рука и погубила меня, я все-таки скажу, что путь твой неправый, и наказание непременно постигнет тебя! Меня ты устранишь за то, что я говорю правду, но можешь ли ты устранить всех, кто постиг твои замыслы! Прочие софты низвергнут тебя, ибо все, что ты делаешь, приносит вере отцов более вреда, чем пользы!

– Довольно, попридержи свой язык! – вскричал Шейх-уль-Ислам, бледный от гнева, при этих неожиданных словах, открывших ему, что в некоторых кружках его подчиненных распространялись опасные для него идеи. – Ты доказал мне, что ты в здравом рассудке, что только злоба, неверие и плутовство побуждают тебя играть роль сумасшедшего! Позвать сюда дервишей!

Ходжа поспешил исполнить приказание Мансура.

При виде вошедших дервишей лицо Ибама страшно изменилось, теперь он только начинал осознавать всю угрожавшую ему опасность.

– Схватить софта Ибама! – приказал Мансур-эфенди.

– Насилие! Насилие! – кричал Ибам, в ужасе отступая назад. – Помогите! Меня хотят умертвить за то, что я сказал правду. Помогите, помогите!

Но скоро голос его смолк; один из дервишей набросил ему на голову шерстяной платок, а остальные два связали ему руки и ноги веревками.

В несколько минут он был связан. Слабо доносились его крики через толстую ткань. Софт Ибам был бессилен в руках троих дервишей, безмолвно исполнявших каждое приказание, малейший знак Шейх-уль-Ислама.

– Снесите его в карету и отвезите в развалины, – приказал Мансур-эфенди строгим тоном, – а там передайте его Тагиру, пусть он отведет его в тюрьму. Если же софт начнет буйствовать и продолжать притворяться помешанным, пусть наденут на него смирительную рубашку. Ступайте и исполните мое приказание!

Дервиши вынесли не способного ни к какому сопротивлению Ибама из комнаты и спустились с лестницы.

Мансур-эфенди стоял наверху, Ходжа же светил им.

Внизу дервиши усадили софта в карету и повезли в развалины Кадри.

Там они развязали ему ноги и сняли с него платок.

– Куда вы меня ведете? – кричал он, пристально озираясь кругом, когда дервиши втащили его в длинный темный коридор, который вел в Чертоги смерти.

Тут явился старый глухонемой старик с фонарем в руке.

Теперь Ибам знал, где он находился.

– Я погиб, все кончено! Аллах, спаси меня, Алла…

Крики ужаса несчастного замирали в толстых стенах ужасного дворца.

Дервиши привели его, и старый Тагир, не слыхавший его воплей, запер нового арестанта в одну из камер, где его крики наконец смолкли.

VII
Могущество Кадри

Как мы уже знаем, Сирра, от изнеможения и голода лишившаяся чувств близ развалин, была взята Шейх-уль-Исламом, который и постарался использовать ее для своих целей. Но еще до этого события Сирра через старую Ганифу разузнала, что Сади-бея нет в Константинополе, но что у него было два друга, и один из них находился в Беглербеге. Она знала даже, что последнего звали Гассаном.

Девушка размышляла о том, должна ли она сама отправиться в летний дворец султана.

– Предоставь это мне, – говорила старая Ганифа. – Ты права, Сирра, если кто может спасти нашу бедную Рецию, так это тот знатный молодой офицер! Его ходатайство что-нибудь да значит! Ах Аллах, Аллах! – горевала бывшая служанка. – Что будет с домом благородного и мудрого Альманзора! Он умер, сын, его гордость, убит, дочь, его радость, невинно томится в тюрьме. И всему этому виной никто иной, как ужасная, мстительная Кадиджа! Она одна!

– Замолчи! – перебила Сирра старую Ганифу. – Лучше посоветуемся, как нам освободить бедную Рецию теперь, когда ее Сади далеко отсюда! Я перепробовала все средства, но глухонемой сторож бдителен. Ночью пыталась я взять у него ключи и действовала ловко и осторожно; двумя пальцами моей единственной руки тихонько тронула я связку ключей, которую он придерживал своей рукой, но он тотчас же проснулся, и я должна была бежать!