– Хотя порой именно так и кажется, не правда ли, ваша светлость? – заметил он Эмбану. – Я полагаю, что правительство Церкви не слишком отличается от имперского правительства. Бюрократии, чтобы выжить, кризисы необходимы. Если не будет кризиса того или иного рода, кому-нибудь может прийти в голову мысль сократить десятка два-три должностей.
– Это я и сам заметил, – согласился Эмбан.
– Тем не менее я уверяю вас: то, что сейчас происходит в Империи, отнюдь не мыльный пузырь, сочиненный ради того, чтобы укрепить чье-то положение. Я ничуть не преувеличиваю, говоря, что Империя на грани крушения. – Бронзово-смуглое лицо Оскайна стало задумчивым. – Наша Империя, в отличие от ваших эозийских королевств, неоднородна. На дарезийском континенте имеется пять рас. Мы, тамульцы, живем на востоке, эленийцы на западе, стирики – вокруг Сарсоса, валезийцы – на своем острове, а кинезгийцы – в центре континента. Вероятно, не слишком естественно то, что так много разных народов собрано под одной крышей. У нас разные культуры, разные религии, и каждая раса пребывает в твердом убеждении, что она-то и есть центр вселенной. – Оскайн вздохнул. – Все мы, вероятно, были бы счастливее, если бы жили каждый сам по себе.
– Но когда-то, в далеком прошлом, кое-кто оказался чересчур властолюбивым? – предположил Тиниен.
– Отнюдь нет, сэр рыцарь, – отвечал Оскайн. – Скорее уж можно сказать, что мы, тамульцы, вляпались в Империю. – Он покосился на Миртаи, которая сидела молча, держа на коленях Данаю. – И вот причина, – добавил он, указывая на великаншу.
– Я здесь ни при чем, Оскайн, – возразила она.
– Я и не виню тебя лично, атана, – улыбнулся он. – Все дело в твоих соплеменниках. Миртаи тоже улыбнулась:
– Я не слышала этого обращения с тех пор, как была маленькой. Давно уже никто не называл меня «атаной».
– А что это означает? – с любопытством спросил Тиниен.
– «Воин», – пожала она плечами.
– «Воительница», если быть точным, – поправил Оскайн и нахмурился. – Не хочу задеть вас, но эленийский язык ограничен в своей возможности выражать тонкости некоторых определений. – Он взглянул на Элану. – Ваше величество заметили, что ваша рабыня не похожа на других женщин?
– Она не рабыня, – возразила Элана, – она мой друг.
– Что за невежество, Элана, – выговорила ей Миртаи. – Разумеется, я рабыня. Я и должна быть рабыней. Продолжай свой рассказ, Оскайн. Я объясню им позже.
– Ты думаешь, они поймут?
– Нет. Но я все равно объясню.
– И в этом, почтенный архипрелат, – обратился Оскайн к Долманту, – заключена причина создания Империи. Атаны отдали себя нам в рабство около полутора тысяч лет назад – ради того, чтобы их человекоубийственные наклонности не привели к поголовному уничтожению расы. В итоге у нас оказалась лучшая в мире армия – и это при том, что народ мы миролюбивый. Мы всегда выигрывали небольшие споры с другими народами, которые возникают время от времени и, как правило, улаживаются переговорами. В наших глазах соседние народы – сущие дети, не способные управиться с собственными делами. Империя начала разрастаться исключительно в интересах порядка. – Он оглядел рыцарей церкви. – Опять же, не хочу никого обидеть, но война – глупейшее изо всех человеческих занятий. Есть куда более действенные способы убедить людей изменить свои намерения.
– Как, например, угроза выпустить атанов? – лукаво предположил Эмбан.
– Этот способ действует отменно, ваша светлость, – признал Оскайн. – В прошлом одного присутствия атанов было довольно, чтобы предотвратить обострение политических дискуссий. Атаны – совершенная полиция. – Он вздохнул. – Полагаю, вы заметили проскользнувшее в моей речи пустяковое уточнение: «в прошлом». К несчастью, сейчас дела обстоят иначе. Империя, состоящая из различных народов, всегда обречена на мелкие вспышки национализма и расовых разногласий. Ничтожным людям свойственно стремиться так или иначе доказать собственную значимость. Это звучит патетически, но расизм в сущности есть последнее прибежище ничтожества. Подобные вспышки, как правило, не получают широкого распространения, но вдруг ни с того ни с сего эпидемия этих вспышек разразилась по всей Империи. Всяк вышивает стяги, распевает национальные гимны и трудится над изощренными оскорблениями в адрес «желтых собак». В наш адрес, разумеется. – Оскайн вытянул ладонь и критически ее осмотрел. – На самом деле кожа у нас не желтая. Скорее… – он задумался.
– Бежевая? – подсказал Стрейджен.
– Это тоже не слишком лестно, милорд Стрейджен, – улыбнулся Оскайн. – Ну да ладно. Быть может, когда-нибудь император издаст особый указ о том, каким цветом следует именовать нашу кожу – отныне и навеки. – Он пожал плечами. – Как бы то ни было, но отдельные вспышки национализма и расовой ненависти не смогли бы стать проблемой для атанов, даже если бы случились одновременно во всех городах Империи. Все дело осложняют сверхъестественные явления.
– Я так и думал, что за этим что-то кроется, – пробормотал Улаф.
– Вначале эти проявления магии были направлены на самих людей, – продолжал Оскайн. – У каждого народа есть свой мифический герой – некая выдающаяся личность, которая объединила людей, даровала им национальную цель и определила национальный характер. Современный мир запутан и сложен, и простой народ мечтает о простых временах героев, когда национальные цели были несложны и ясны и всякий точно знал, что он из себя представляет. Кто-то в Империи воскрешает героев древности.
Спархока вдруг пробрал озноб.
– Великанов? – быстро спросил он.
– Гм… – Оскайн задумался. – Да, пожалуй, это верное определение. Ход времени искажает и размывает очертания прошлого, и наши национальные герои со временем прибавляют в росте. Полагаю, что, думая о них, мы воображаем их великанами. Весьма тонкое восприятие, сэр Спархок.
– Я не заслужил этой похвалы, ваше превосходительство. Просто нечто подобное происходит и здесь. – Долмант остро глянул на него. – Я объясню потом, Сарати. Продолжайте, посол Оскайн. Вы сказали, что кто бы ни стоял за беспорядками в Империи, начал он с воскрешения национальных героев. В этих словах содержится намек на продолжение.