Бриз помедлил:
– Может, это было подстроено? Вдруг он придумал что-то вроде платформы для приземления, чтобы смягчить удар?
– Мне как-то не верится, что Призрак мог спланировать, подготовить и исполнить такой спектакль, – не согласился Сэйзед. – Ему понадобилась бы помощь подполья, а это разрушило бы эффект неожиданности. Если они знали, что это спасение – трюк, мы бы не услышали тех слухов, которые ходят про него.
– И что же? – Бриз бросил быстрый взгляд на Альрианну. – Ты же не намекаешь на то, что Призрак все это время был рожденным туманом?
– Не знаю, – тихо проговорил Сэйзед.
Бриз покачал головой и негромко рассмеялся:
– Сомневаюсь, мой дорогой друг, что Призрак мог бы скрыть такое от нас. Это ведь как получается: ни катавасия со свержением Вседержителя, ни падение Лютадели не заставили его признаться, что он не просто ищейка? Я не желаю в это верить.
«Или, – подумал Сэйзед, – ты отказываешься верить в то, что не сумел разглядеть его истинную сущность».
И все же Бриз был в чем-то прав. Мальчик казался неуклюжим и робким, но не лживым. Требовалась изрядная доля фантазии, чтобы вообразить, будто он с самого начала являлся рожденным туманом.
Но Сэйзед видел его прыжок. Он узнал непринужденную грацию, особые движения и природную ловкость того, в ком горит пьютер. Террисиец ощутил сильное желание надеть медную метапамять и поискать упоминания о людях, которые внезапно проявляли алломантические способности. Мог ли человек быть в детстве туманщиком, а потом превратиться в полноценного рожденного туманом?
По сравнению с посольскими заботами это было несложное задание. Наверняка он сможет уделить немного времени поискам, проверить, нет ли в метапамяти подходящих примеров…
Сэйзед заставил себя прекратить подобные размышления.
«Не глупи, – сказал он самому себе. – Ты просто ищешь повод. Ты прекрасно знаешь, что алломанты никогда не приобретают новых способностей. Ты не найдешь подходящие примеры, потому что их нет».
Не стоило заглядывать в метапамять. Сэйзед отказался от нее, и на то имелись веские причины: ему нельзя быть хранителем, нельзя делиться с людьми собранными знаниями, пока он не отделит правду от лжи.
«В последнее время я слишком легко позволяю себя отвлечь», – подумал террисиец и поднялся из-за стола.
Он направился в свою «комнату» – отгороженную одеялами часть пещеры, в которой ощущалось подобие уединения. На столе лежала матерчатая папка. В углу, рядом с полкой, на которой громоздились консервы, – мешок с метапамятью.
«Нет, – подумал Сэйзед. – Я дал себе слово. Я его сдержу. Я не позволю себе стать лицемером просто из-за того, что где-то рядом промелькнула тень новой религии. Я выдержу».
Он открыл папку и вытащил следующий лист, который содержал описание религии страны Нелазан, чей народ поклонялся богу по имени Трелл. К этой религии Сэйзед испытывал особые чувства, потому что она уделяла особое внимание науке и подразумевала изучение математики наравне с изучением небес. Он отложил ее напоследок, но сделал это, скорее, из-за неприятных предчувствий. Хотелось отдалить неизбежное.
Увы, подозрения оправдались. Нелазанцы в самом деле многое знали об астрономии, но вот их учение о загробной жизни оказалось до смешного поверхностным. Они как будто нарочно все запутали, позволяя каждому самостоятельно разобраться в этом вопросе. Сэйзед читал и все больше расстраивался. Кому нужна религия, в которой полно вопросов без ответов? Какой толк во что-то верить, если по любому поводу услышать можно только одно: «Спроси у Трелла, и он ответит»?
Сэйзед отложил лист. Нет, принимать окончательное решение в подобном настроении нельзя. Он вообще не понимал, сможет ли прямо сейчас заняться хоть чем-нибудь.
«Что, если Призрак и в самом деле стал рожденным туманом?» – спросил он у самого себя и вновь обратился мыслями к предыдущему разговору.
Опыт подсказывал, что это невозможно. С другой стороны, многое из того, что они знали об алломантии, – например, существование только десяти металлов – оказалось ложью, придуманной Вседержителем с целью спрятать важные секреты.
А что, если алломанты действительно могли внезапно обретать новые силы? Или существовала более прозаичная причина, позволившая Призраку совершить такой впечатляющий прыжок? Не исключено также, что она как-то связана с его сверхчувствительностью. Какой-то наркотик?
Так или иначе, беспокойство не позволяло Сэйзеду как следует сосредоточиться на религии Нелазана. Он никак не мог избавиться от ощущения, что происходит нечто очень важное. И Призрак находился в центре всего.
Куда же подевался этот мальчишка?
* * *
– Я знаю, почему ты такая грустная.
Бельдре вздрогнула. Сообразив, что его не видно, Призрак вышел из тени, пересек участок земли, который когда-то был садом возле дома Гражданина, и остановился на некотором расстоянии от девушки.
– Сначала я подумал, ты расстроилась из-за сада. Твой брат ведь приказал выкорчевать все сады, а ты наверняка была связана с аристократами.
Бельде выглядела удивленной.
– Еще я знаю, – продолжал Призрак, – что твой брат – алломант. Он стрелок, и я почувствовал его алломантические толчки. В тот день, в Рыночной яме.
Девушка по-прежнему молчала и казалась такой красивой, что с ней не сравнился бы ни один прекрасный сад. Разглядев наконец своего невидимого собеседника, она невольно подалась назад.
– Потом я подумал, что ошибаюсь: никто не станет оплакивать так долго обычный сад. Даже если он был очень милым. В конце концов я решил, ты печалишься из-за того, что брат не разрешает тебе принимать участие в своих собраниях. Уж я-то знаю, каково это – быть бесполезным среди важных людей, которые не обращают на тебя внимания.
Призрак сделал еще один шаг вперед. Под ногами была вскопанная, покрытая дюймовым слоем пепла земля – жалкие остатки некогда плодородной почвы. Справа находился одинокий куст, которым часто любовалась Бельдре. Но молодой человек сейчас не смотрел по сторонам – его взгляд был прикован к ней.
– Я оказался не прав. Запрет посещать собрания, которые проводит твой брат, мог вызвать раздражение, но не такую сильную боль. Не такое сожаление. Теперь я все понимаю. Сегодня я впервые совершил убийство. Я помог разрушить империю, а потом помог построить новую, но я ни разу не убивал. До сегодняшнего дня. Да, мне знакома эта печаль. Только я не понимаю, почему ее ощущаешь ты.
Бельдре отвернулась:
– Уходи, охранники смотрят…
– Нет. Уже нет. Квеллион послал слишком многих в город: он боится революции вроде той, что произошла в Лютадели. Или той, которую он сам тут устроил, чтобы захватить власть. Его опасения небеспочвенны, однако не стоило из-за них оставлять свой собственный дворец почти без охраны.