— В императорском архиве, в Scrinia Memoriae, я нашел дубликат.
— Память — странная штука.
— Это ты убил Александра?
Порфирий смеется.
— Бедный Валерий. Ты все это время плутал в потемках, гоняясь за призраками. Да ты понятия не имеешь, в чем, собственно, дело.
Мне уже тошно слышать эту фразу.
— Почему бы тебе не рассказать мне все как есть?
— Тогда пойдем за мной.
Он берет меня за руку и обводит вокруг ротонды. Гробница загораживает солнце, и зрение возвращается ко мне. Увы, даже мавзолей совсем не такой, каким кажется издалека. Золотая обшивка уложена лишь до половины, а с северной стороны, где их никто не увидит, рядом со стеной высятся строительные леса.
Рядом с лесами в подвал мавзолея, вернее, к двери в стене, вниз уходит короткая лестница. Порфирий стучит в дверь, четким ритмом, похожим на условный знак. Дверь распахивается. За ней — кромешная тьма. Порфирий подталкивает меня вперед.
— Не бойся, мы не сделаем тебе больно. Ты вот уже десять лет ждешь этого момента.
Стоило мне переступить порог, как кто-то сильно прижимает мои руки к бокам. Я вскрикиваю, но чья-то рука зажимает мне рот.
Дверь закрывается, и я погружаюсь во тьму.
Рим, наши дни
Три мили от центра Рима. Виа Касилина не блещет красотой — унылая транспортная артерия, четыре полосы движения, разделенные посередине легкой металлической перегородкой. Позади станции метро «Сан-Марчеллино» притулилась розовая оштукатуренная церковь, посвященная ранним христианским мученикам — святому Петру и святому Марцеллину. Рядом кирпичное здание школы, которое скорее напоминает склад. Между церковью и школой протянулась бетонная стена, в которой виднеются двое ворот — побольше и поменьше. Большие ворота открываются на заасфальтированную автостоянку, которая заодно служит для школы игровой площадкой. Второй вход, узкая калитка, в которую можно пройти лишь согнувшись едва ли не пополам, ведет в тесный проход между двумя стенами. Впрочем, проход этот перегорожен железной решеткой.
Марк рассматривал ее в бинокль. Их машина стояла на автозаправке на другой стороне дороги. Кроме Эбби в машине было еще трое — Марк, Барри и Конни. Надо сказать, что эта троица уже изрядно ей надоела.
— На вид ничего особенного, — заметил Барри.
Примерно в пятидесяти метрах от дороги над стеной возвышалась кирпичная ротонда. Крыши у нее не было, равно как и половины стены. Этакая бедная родственница великолепной мечети Фатих или даже мавзолея Диоклетиана в Сплите.
— Ротонда принадлежит Ватикану, — ехидно заметила Конни с заднего сиденья. — У них что, нет денег, чтобы привести ее в божеский вид?
Марк тихо выругался.
— Сначала мечеть, а теперь сам папа римский. Неужели нет такого места, которое не принадлежало бы очередным упертым фанатикам, которые только и делают, что устраивают священные войны за веру?
— Может, нам стоит привлечь к этому делу полицию? — подала голос Эбби.
— И оскорбить в лучших чувствах очередную страну? — Марк покачал головой. — Наш посол в Анкаре устал давать объяснения турецким властям, зачем нам понадобилось мобилизовать пятьсот полицейских, едва ли не силой вломиться в одну из их самых главных мечетей, а потом смыться, даже не сказав спасибо. С этого момента мы действуем лишь на основании достоверных разведданных.
— Приятное разнообразие, однако!
На автозаправку въехал белый «Фиат» и остановился параллельно их машине. Марк опустил стекло и жестом предложил водителю «Фиата» сделать то же самое. Барри положил на колени полуавтоматический пистолет.
— Доктор Люсетти? — спросил Марк.
Водитель «Фиата» кивнул. Затем мужчины вышли из машин и обменялись рукопожатиями, словно съехавшиеся на совещание коммивояжеры. Эбби посмотрела на доктора Марио Люсетти. Представитель Ватиканской комиссии по Священной археологии был человеком средних лет с короткой стрижкой, в очках без оправы, джинсах, белой рубашке и черном блейзере. Он почти не улыбался, скорее наоборот, вид у него был довольно хмурый.
— Вы хотите взглянуть на катакомбы?
— У нас есть основания полагать, что один из самых опасных европейских преступников, за которым охотится сам Интерпол, предпримет попытку проникнуть туда, чтобы похитить некий бесценный артефакт, — пояснил Марк. Говорил он громко и пафосно, как многие англичане за границей. Было в этой его манере нечто комичное и отдающее мелодрамой.
Люсетти недовольно надул губы и фыркнул.
— Площадь катакомб составляет около тридцати тысяч квадратных метров. Там четыре с половиной километра подземных ходов и галерей, расположенных на трех уровнях, и двадцать пять тысяч захоронений. Я вполне допускаю, что там еще остаются нераскопанные могилы. Кстати, катакомбы были обнаружены в шестнадцатом веке, и с тех пор только самый ленивый вор в Риме не побывал в них. Если ваши преступники что-то там ищут, то они опоздали на целых четыреста лет. Но даже если и не опоздали, то им понадобится еще четыреста, чтобы это нечто найти.
— Нам все равно, что они там найдут. Главное, чтобы мы нашли их.
Конни осталась в машине следить за обстановкой. Люсет-ти повел остальных вслед за собой: сначала на другую сторону улицы, затем — через открытые ворота — в узкий проход, в самом конце которого виднелась стальная ограда с колючей проволокой, пущенной поверху. Сквозь вторую калитку они вслед за Люсетти шагнули на круглую площадку, посередине которой и стояла старая ротонда. Оказавшись с ней рядом, Эбби поняла, каких гигантских размеров она была когда-то: ведь внутри полуразрушенных стен уместился двухэтажный дом.
Кое-где виднелись следы реставрационных работ — пара бетонных опор, куски относительно новой кирпичной кладки, но никаких признаков недавней деятельности.
— Вам известна история этого места? — спросил Люсетти. — Когда-то здесь была гробница императрицы Елены. Император Константин решил, что не желает быть похороненным в Риме, и потому отдал гробницу матери. До этого здесь было кладбище императорской конной гвардии, но в битве при Мульвиевом мосту та сражалась на стороне врагов Константина. Одержав победу, он распустил легион и помочился на их кости.
С этими словами Люсетти отомкнул дверь, приглашая своих спутников войти вслед за ним в вестибюль с мраморным полом. Окна были закрыты ставнями. В нос Эбби тотчас ударил запах пыли и плесени.
— Это место в течение столетий было императорским поместьем и называлось Ad Duas Lauros, «У двух лавров». После того как здесь похоронили вдовствующую императрицу Елену, Константин отдал его римскому епископу. Оно до сих пор принадлежит нам.
Всего два владельца за две тысячи лет! Так вот, оказывается, какими масштабами мыслят императоры и понтифики, подумала Эбби.