— Спасибо.
— Но мы не спешим поднимать скандал. Нам он тоже ни к чему. Ситуация слишком щекотливая, если говорить честно.
Картинки поплыли чуть быстрее.
— Извините, если доставила вам неприятности.
— Ничего, справимся, — ответил Норрис. Он явно не уловил сарказм в ее словах. — Но нам необходимо знать, что случилось.
— Мне тоже.
Это она тянет время. Были кое-какие фрагменты, которые ожидали, когда их перевернут и внимательно изучат. Она не вполне знала, что при этом выяснится, но понимала, что ей заранее страшно.
— Давайте начнем с Майкла Ласкариса.
В голове всплыл фрагмент из начала их беседы.
— Он не мой муж.
— Теперь мы это знаем. По вашим документам, имеющимся в Лондоне, мы узнали, что вы были замужем. Вас и Майкла нашли вдвоем. Мы сделали предположение. Получается, что мы ошибались.
— То есть я в разводе? — И снова она поняла, что это было ей известно еще до того, как Норрис подтвердил этот факт. Слово «развод» показалось ей правильным и каким-то кислым.
— Майкл Ласкарис упал со скалы, — продолжил Норрис. — Три дня спустя полиция выловила его тело в Которской бухте.
Эбби заставила себя еще немного выпрямиться. Боль острием кинжала пронзила ребра. Эбби поморщилась, однако удержала себя в новой позе.
— Он не упал с утеса. Его сбросили.
— Значит, вы это помните.
— Память начинает возвращаться.
Норрис достал ручку.
— Давайте начнем с самого начала. Это была ваша идея поехать туда?
— Нет, не думаю.
— Майкла?
— Вилла принадлежала его другу.
— Он сказал вам, кто этот друг?
Теперь память возвращалась к ней намного легче.
— Какой-то итальянский судья.
Норрис сделал запись.
— Он был там? Этот судья?
— Нет, мы были вдвоем.
— Романтическое убежище.
На этот раз его тон не понравился Эбби. Она откинулась на спину.
— Вечер закончился отнюдь не романтически.
Она по возможности быстро сообщила ему те клочки воспоминаний, которые возвращались к ней: проснулась среди ночи, услышала шум, вышла на террасу с бассейном.
— Майкл дрался с каким-то незнакомым мужчиной. — Эбби сделала паузу. К ней вернулись лишь крошечные обрывки воспоминаний, смутные образы и моменты. Норрису же требовался связный четкий рассказ. — Дом был полон антиквариата. Я предположила, что это грабитель. Майкл, должно быть, услышал, как он забрался в дом, и застал его врасплох. Я попыталась помочь. Он…
Эбби замолчала. Из всего, что она отчаянно пыталась вспомнить, этот образ ей хотелось забыть навсегда.
— Он столкнул Майкла с обрыва, после чего набросился на меня.
— Вы его разглядели?
Она напряглась и попыталась вспомнить, но чувствовала себя как во сне. Чем сильнее Норрис нажимал на нее, тем дальше отступали воспоминания. Она вглядывалась в лица, но видела лишь размытые очертания.
— Извините.
— Вы уверены, что там больше никого не было?
— Я никого больше не помню. — В глазах собеседника Эбби прочла недоверие. — А что, кто-то был?
— Кто-то позвонил в полицию.
— Может, соседи? — спросила она, зная, что это не так. Ей вспомнилась темнота — никаких огней на несколько миль вокруг.
Норрис покачал головой:
— Звонили с виллы. Лишь поэтому стало известно, что вы там. — Норрис отложил ручку. — Должно быть, это сделали вы. Вы были слишком слабы, чтобы говорить. Вы ничего не сказали. Просто оставили трубку на полу и отползли в сторону.
Попытка вспомнить случившееся обернулась для Эбби головной болью. Она зажмурила глаза и потерла виски.
— Нет, такого я точно не помню.
Она открыла глаза, в надежде, что Норрис ушел. Тот, напротив, остался и занялся виниловым карманом на задней обложке папки. Вытащив из него запечатанный пластиковый пакетик с чем-то плотным внутри, он поднес его к глазам Эбби, чтобы та могла рассмотреть содержимое. Это оказалось ожерелье: причудливое переплетение, как бы сотканный из золотых нитей узор вокруг монограммы в форме буквы «Р» с петелькой, которая, продолжаясь влево, пересекала вертикальную черту. Вещь явно была старой.
— Узнаете?
— Да, это мое ожерелье, — ответила она. — Оно было на мне в ту ночь.
— Что оно означает?
Неужели он проверяет ее? Что, если это ловушка? А если да, что он хочет доказать? Я с трудом вспоминаю собственное имя. Эбби обвела взглядом комнату. Монитор, похожий на допотопный радиоприемник. Капельница. Облупившаяся краска. Распятие над дверью… и что-то связанное с ним. Ей показалось, будто между ожерельем и распятием пробежала какая-то искра. Искра эта на миг перекинула мостки через пропасть беспамятства, породив столь яркие озарения, что Эбби ощутила едва ли не физическую боль.
— Его подарил мне Майкл. Это древний христианский символ.
Она протянула было руку, как будто кусочек старинного металла хранил в себе память о Майкле, к которой она могла прикоснуться. Увы, ей помешали повязка и гипс.
Норрис сунул ожерелье обратно в папку. Эбби тотчас ощутила боль утраты: последняя связь с Майклом ускользала от нее. Неужели все так и будет до конца ее жизни? И ей ничего не остается, как тосковать о том, что больше к ней никогда не вернется?
— Полицейские нашли его в бассейне. Они решили, что оно имеет какое-то отношение к нападавшему.
Норрис захлопнул папку и встал.
— Думаю, что на сегодня хватит. Если вы, разумеется, не вспомните что-нибудь еще.
С этими словами он направился к двери.
— Подождите! — позвала его Эбби, чувствуя, что ей снова становится страшно. — Что теперь будет со мной?
Норрис на мгновение задержался на пороге.
— Вы вернетесь домой.
Константинополь, апрель 337 года
Каждый раз, когда я открываю в этом городе дверь, у меня возникает ощущение, будто я вхожу в забытую кладовую огромного дома. Здесь все покрыто пылью. Каждый шаг оставляет след, каждое прикосновение — отпечатки пальцев. Можно подумать, будто город вот уже несколько столетий заброшен. Но это не пыль древности, это пыль мастерской ремесленника, пыль созидания. И она все еще оседает. Каждый день она облаком нависает над городом. Я чувствую ее на языке, когда вхожу в библиотеку: острый привкус сколотого камня, сладость спиленной древесины, кислота негашеной извести, которую строители добавляют в раствор. Еще немного, и я стану знатоком, научусь распознавать в воздухе нотку афинского мрамора, египетского порфира или италийского гранита.