Досье "72" | Страница: 10

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Вполне возможно. Однако я возьму на заметку, что они прониклись аргументами, которые вы привели. Это означает, что, если взяться за дело с умом, победить можно. В НПФ партийная дисциплина достаточно крепка, чтобы не ждать неприятных сюрпризов. Реакция наших союзников внушает мне больше опасений. С коалициями вечно происходит одно и то же. Вспомните, как знаменитая левая коалиция развалилась в связи с делом Байе… А наш законопроект представляется мне намного более взрывоопасным, чем дело Байе. Я полагаю, господин министр, что начать нужно с обеспечения ваших тылов. В правительстве семь членов НПФ. Вы должны стать стержнем нашей революции. Это значит, что все должны поддержать проект. Как полагаете, сумеете ли вы этого добиться? Если да, то, полагаю, примкнут и все остальные. Вы всемером имеете большой вес в правительстве, у вас есть рычаги давления на премьер-министра. В заключение я предлагаю вам собрать ваших коллег, создать нечто вроде кризисного ядра и вместе с ними обойти эти подводные рифы политики. Доклад Майоля дает технические ориентиры досье. Теперь пора переходить к его политическим, гуманитарным, философским аспектам. Нельзя ничего оставлять на волю случая. И естественно, надо определить стратегию.


В тот вечер у Кузена Макса не было времени, чтобы снять галстук. Усевшись рядом со мной на банкетку в глубине зала, он ограничился тем, что ослабил узел. Его улыбка согревала сердце, это была улыбка довольного ребенка, ребенка, который только что добился сноса голов нескольких миллионов дедушек и бабушек.

— Что вы об этом думаете? Нет, для вашего пикета время еще не пришло! Давайте, я плачу за все! Как считаете, вон тот старик, облокотившийся на бар, выпьет с нами?

7

Став почетным зрителем первых криков этого мерзкого новорожденного, которого Кузен Макс держал на своих руках, за следующим этапом я наблюдал уже на расстоянии. Но кормящий отец держал меня в курсе развития событий. Хотя и значительно реже, чем раньше, но он все же продолжал появляться в «Регалти», делая вид, что ему интересно послушать наши разговоры, и отводя меня в сторонку, рассказывал о своих тайнах. Я чувствовал, что ему было необходимо ими поделиться со мной. Его одиночество, какими бы твердыми ни были его убеждения, должно было делать его жизнь невыносимой. Я служил ему чем-то вроде предохранительного клапана.

Бофор настоял на том, чтобы он вошел в состав новой группы, имевшей целью вплотную заняться разработкой законопроекта. Помимо министра внутренних дел туда вошли Пьер Брид, министр иностранных дел, шестьдесят пять лет; Анри Бро, министр обороны, шестьдесят лет; Ален Буассу, министр сельского хозяйства, пятьдесят четыре года; Жан-Луи Бужон, министр по делам молодежи и спорта, сорок девять лет; Брижит Лаверно, министр государственной службы, пятьдесят шесть лет; Франсуаза Моро, министр транспорта, пятьдесят три года. В составе этой группы был также Жан Бертоно, пятьдесят два года, генеральный секретарь НПФ, серый кардинал, человек, который сделал из партии то, чем она стала, и который заправлял всей французской политикой. Тот, из чьих рук, как он любил похвастаться, кормились руководители партий, вошедших в правую коалицию. Какие люди, говорил Кузен Макс, но управлять этими людьми было нелегко. Не найдя более подходящего названия этой группе, Кузен Макс называл ее «Кризисное ядро». Но называл он ее так только в разговорах со мной и не мог скрыть недовольства тем, что группа существовала без названия. С философской точки зрения это было нехорошо. С призрачной рабочей группой уже был перебор, и выносить эту новую группу ему было совсем тяжело. Но, как бы то ни было, он не мог говорить с Бофором на тему наименования. Потому что новый орган не имел ничего общего с маленькой группой, которая начинала это дело: та группа была для игры, а эта — для страшных баталий. Возраст участников, вероятно, объяснял резкость их выступлений: данный законопроект касался лично каждого из них.

С самого первого заседания «Кризисное ядро» Кузена Макса стало оправдывать свое название: нервные срывы, слезы, скандалы, кризис личности, всего было предостаточно и на любой вкус. Бофор, следует признать, не собирался ходить вокруг да около. Он решился на шоковую терапию: вначале сделать очень больно, а потом рассуждать. По предварительной договоренности с Бертоно он нарисовал присутствовавшим картину апокалипсиса Франции, в нескольких словах упомянул о предлагаемом решении и объявил, что оставалось только претворить в жизнь меру, да, такую болезненную, но неизбежную: сократить продолжительность жизни до семидесяти лет.

После нескольких секунд всеобщего недоумения Брид наконец решил, что это была всего лишь шутка. Запустив ладонь дипломата в свою густую шевелюру, что у него означало настоящее облегчение, он громко рассмеялся и вызвал у коллег взрыв самых острых шуток. Но мало-помалу смех стих: трагическое выражение на лицах Бофора и Бертоно не располагало к веселью. Конечно, когда Бофор под предлогом сохранения государственной тайны собирал их на эту встречу, они решили, что случилось что-то серьезное. Но представить себе такое, такую, это… У них просто не было слов, они почувствовали себя в ловушке.

Этой ловушкой Бофор воспользовался очень умело. Кузен Макс пришел от этого в волнение и восторг. Этот Бофор был действительно то, что надо: рвущийся к власти, готовый смести все, что могло бы помешать его замыслам. Иногда даже возникал вопрос: были ли у него какие-нибудь человеческие чувства? Но какая эффективность, какое умение манипулировать людьми! — он мог привести кого угодно куда угодно и когда ему было угодно.

В тот день он завершил заседание через полчаса. Хотя у каждого было что сказать. Мадам Моро лихорадочно что-то писала. Бро незаметно вытирал платком слезы, раньше такой сентиментальности за отставным полковником инженерных войск не наблюдалось. Буассо бормотал свои «но… но», от которых его палач отмахнулся. Брижит Наверно и Брид, широко раскрыв глаза и разинув рты, были не в состоянии что-либо возразить. Только лицо Жан-Луи Бужона не поменяло выражения: он стоически желал привить спорт, как школу жизни, новым поколениям. Да и потом, разве меры, которые были ему предложены, не являлись средством развития и возвышения молодежи, этой прекрасной молодежи, которая, по его замыслам, должна была завтра зашагать сомкнутыми рядами с высоко поднятой головой к лучезарному будущему, а потом, в день его ухода из жизни, прийти к нему отдать последние почести. Перспектива менее радостная, но нельзя же приготовить омлет, не разбив при этом яиц, а он, Бужон, чувствовал себя готовым пожертвовать своим телом ради прогресса. Да, готовым, тем более что присутствующие здесь коллеги к тому времени уже будут лежать в гробу, предоставив ему, таким образом, свободу действий. Он продвинется по службе. Власть и слава стоят жертв…

Прервав воинственные мечты Бужона, Бофор распустил своих апостолов, призвав их собрать все свое мужество, если не сказать достоинство. Пусть они подумают над судьбой Франции, пусть забудут о своей маленькой личности. И выразил уверенность в том, что на следующем заседании группа наконец-то приступит к работе. Он даже не извинился перед ними за то, что украл у них два года жизни. Он также не преминул напомнить им о необходимости соблюдения конфиденциальности: для того, кто проговорится, будет приготовлена специальная тележка на эшафот, не дожидаясь, когда болтуну исполнится семьдесят лет. Эта шутка заставила смеяться лишь его самого. Несмотря на то что коллеги сделали вид, что разделяют его веселье, все они помнили о некоторых необъяснимых исчезновениях людей, чтобы смеяться от всего сердца.