Было уже четыре часа утра. Утешенный молодецкой попойкой, живо напомнившей дни Лицея, Пушкин склонил голову набок и уже не слышал предложения искупать его в шампанском. Так же на руках офицеры отнесли поэта из дома на станцию и уложили в кибитку. Проснулся Александр Сергеевич уже часам к пяти вечера, когда Могилев остался далеко позади.
Одесса.
Воронцов не стал тянуть с решением. Он сразу после доклада Казначеева и Липранди знал свой маневр. Медлить было нельзя. И так господа полковники, щадя его во время болезни, откладывали описание героического рейда по катакомбам. А сами потихоньку продолжали готовить план операции. С помощью тряпичников Липранди изрядно уточнил карту коридоров и шахт. А Саша осмелился предположить, что для проникновения под землю вооруженным отрядам понадобятся проводники.
— В самый последний момент возьмем, — заявил Иван Петрович. — Народ неверный. Предупредят своих. И поминай, как звали.
Когда они представили наместнику разработанный маршрут, Михаил Семенович крякнул. Не наигрались в войну! Даже стрелки на схеме показали разыми цветами: откуда войдут «наши», куда отступит воображаемый противник.
— Какими же силами, господа, вы намерены осуществить захват вооруженных банд под городом? — с легкой усмешкой осведомился он.
— Полагаю, силами полиции. — Казначеева удивил вопрос. — Ловить воров дело стражей порядка.
Воронцов покачал головой.
— Вы же сами докладывали, что значительная часть чиновников в связи с контрабандистами. Неужели полицейские чисты? Нет, им придется говорить в решающую минуту. Да и под землю не пускать. Ненадежны. Пусть встанут у выходов на поверхность и задерживают тех, кто будет выбегать. На это, думаю, они способны.
Липранди с сомнением покусал ус. Лучше бы и вовсе обойтись одними военными. Но где столько взять? К несчастью, генерал-губернатор возглавлял лишь гражданское правление, под его рукой не было ни одного полка. Для проведения мало-мальски серьезной операции Воронцову пришлось бы идти на поклон к начальнику поселений Витту, или…
— Я попрошу помочь адмирала Грейга, — после недолгого раздумья сказал Михаил Семенович. — Он честный человек, ни в каких здешних гнусностях не замешан. Его эскадра как раз вышла из Севастополя в учебный рейд. Может, не вызывая ничьих подозрений, подойти к Одессе.
На том и порешили. С пакетом к Грейгу поехал Липранди, чтобы в случае чего разъяснить моряку детали. Сын знаменитого екатерининского адмирала не то чтобы пришел в восторг от перспективы размять своих «салаг», а как-то просветлел лицом. Сразу видать, засиделся. Ни войны с турками. Ни рейда в Средиземное море. Ни… ну хотя бы чего-нибудь, кроме надраенных палуб. А тут Воронцов возьми да и придумай штуку с контрабандистами! У Ивана Петровича осталось ощущение, что Грейг воспринял просьбу наместника как приглашение на охоту.
Адмирал изучил план, внес незначительные коррективы. Надо же было и ему поучаствовать. Липранди в душе со смеху помирал над важными уточнениями моряка, но из уважения к высоким чинам все принял. Решено было отправить на берег человек до трехсот под командованием флотских офицеров. Там отряды получали проводников из нищих и вступали в катакомбы со стороны моря. Входы, обращенные к степи, патрулировала полиция.
Градоначальник Гурьев узнал о намеченном плане поздно ночью накануне высадки десанта. А перед рассветом уже началась операция. Все, что, согласно ордеру наместника, он мог сделать — отдать полиции приказ собраться у выходов из катакомб.
Еще до зори лодки обмочили брюхо зыбкой, холодной водой и по притихшему морю заскользили к черной полосе берега. Люди выпрыгивали у самого прибоя, втаскивали шлюпки на гальку и, выгрузившись, не строились, а цепочками начинали подниматься по едва приметным тропкам на склон. Их вели провожатые самого воровского вида. Липранди лично подобрал каждого птенца Чумки и строго-настрого наказал морякам следить за «сусаниными»: как бы не завели. Солнце едва выказало из-за ртутной полоски горизонта розовый бочок, а хвосты отрядов уже втянулись в лазы.
Оставалось ждать. На этот раз Казначеев и Липранди не пошли под землю. Ни к чему. Они будут только мешаться и сбивать командиров с толку советами. Пусть флотские сделают свое дело. Смысл операции состоял не только в захвате складов с контрабандой и оружием или выкуривании из-под земли засевшего там ворья. Необходимо было узнать, что за люди прячут в криптах ружья итальянского производства и для чего их доставили? Если это Этэрия, то почему не отправляет помощь братьям-грекам? Или нечто опасное затевается здесь, в Одессе?
Липранди и Казначеев поднялись на склон и побрели по гребню. Ветер дул со степи. Море внизу оставалось спокойным, тогда как жухлая трава наверху закручивалась в воронки. Минутами порывы сбивали с ног. Наклонившись в очередной раз, Саша услышал снизу характерное щелканье, заглушенное толщей известняковой плиты.
— Стреляют.
Липранди тоже согнулся.
— В разных местах.
Жители катакомб оказали сопротивление. Пальба продолжалась около часа и еще не утихла, когда новая, дружная волна выстрелов послышалась со стороны степи.
— Прорываются через полицейский кордон, — помрачнев, бросил Иван Петрович. — Наши пузаны их не удержат.
Саша и сам понимал: дело швах. На стражей порядка надежды мало. Каково же было удивление офицеров, когда грохот усилился. На слух они хорошо отличали резкое клацанье полицейских штуцеров от беспорядочной и разношерстной стрельбы не пойми из чего. Под конец штуцера преобладали и били, перекрывая все более редкое щелканье. Господа полковники переглянулись. На их лицах было написано изумление, смешанное с недоверием. Почему-то оба не почувствовали себя легче. Они еще не успели осознать, что не так, а уже ускорили шаг и почти бежали. Совершив марш-бросок минут в двадцать, Казначеев и Липранди приблизились к выходам из катакомб. Издалека было видно, как спокойно расхаживают возле отверстых пещер фигурки в синей форме. А вокруг на земле валяются тела тех, кто успел выскочить.
Саша прищурился и вдруг выругался с редкой для него злостью.
— Ни одного живого! Как же мы теперь… — он не договорил.
Липранди изо всей силы стиснул ему плечо.
— Граф будет очень недоволен.
«Semper immota fides». Михаил смотрел на двух вороных лошадок, поддерживавших щит с его гербом. Они были вырезаны на спинках готических стульев, недавно доставленных в строящийся дворец из Англии. «Верность никогда неколебимая». Было о чем задуматься.
Несколько минут назад от наместника вышел князь Волконский. То, что он сказал, не удивило и не напугало Воронцова. Но погрузило в самые черные мысли. По сравнению с ними вчерашняя досада на графиню, недавняя суета вокруг Пушкина, карьерный поединок с де Виттом казались несущественны.
Теперь генерал-губернатор догадывался, на что пошли потерянные Киселевым полтора миллиона, кто закупал оружие, хранившееся в катакомбах, и для чего оно предназначалось. «В многом знании много печали».