— Сначала — попьем, — распорядился я. — По одной, не увлекаясь…
Керим вытащил длинную деревянную затычку, наклонил кувшин и подал мне первому, как старшему по званию. Пиала была большая, из таких не пьют, а едят суп или второе, не меньше чем пол-литра вмещается. Я ее осушил, не отрывая от губ, стараясь не пролить ни капельки. Действительно, больше всего походило на фруктовый сок, без лишней сладости, скорее уж с кислинкой, как сливовый, но вроде бы и не совсем сливовый… Ужасно хотелось еще, но я сдержался, сам отдал приказ — по одной. Следовало быть экономнее.
Когда все напились, я развернул узел — там кучей лежали большие толстые лепешки, примерно одной величины. Бог ты мой, как от них пахло! Кишки сами собой зашевелились. Но и тут следовало соблюдать умеренность. Я сосчитал — десять. Отомкнутым штыком начал их резать пополам, стараясь, чтобы половинки вышли одинаковыми. Толстые, в два пальца, поджаристые, но нисколечко не подгорелые — белый хлеб, мягкий, духовитый… Роздал по половинке, смолотили мы его вмиг. И на душе повеселело. Мало, конечно, каждому досталось, казалось, я бы один быстро уплел весь десяток и кувшин опростал до донышка, но следовало приберечь и на завтра. А то и растянуть завтра на два раза, впереди полная неизвестность…
Никто так и не задал ни единого вопроса.
Я, как повелось в эти дни, выставил часового, оставшимся двум велел укладываться спать, предупредив прежде, в какой последовательности они будут часового сменять, а сам отошел с Керимом на десяток шагов. Спросил, не мешкая:
— Откуда это все?
Он чуть помолчал, словно раздумывал, потом все же сказал:
— Как бы вам объяснить, товарищ комод… Понимаете, есть калитки, которые ведут в другие места… оказалось, и тут калитку найти можно…
— Какие такие «другие места»? — удивился я.
Он пожал плечами:
— Другие, и все тут. Не наши, пожалуй что, точнее не объяснить: у нас их по-другому и не называли, а сам я название подыскать не берусь, образования маловато…
— И что же, — сказал я. — У вас каждый вот так может?
Он откровенно улыбнулся:
— Да нет, далеко не каждый. В нашей семье это умение с давних пор шло от прадеда к деду, от отца ко мне. Есть семьи, которые знают что-то другое. Но выспрашивать об этом не принято — не полагается лезть в чужие тайны. Люди посуевернее все это считают колдовством, только, по-моему, никакого колдовства тут нет. Умение, вот и все…
— Что ж ты раньше не пробовал? — вырвалось у меня. — Двое суток топали без еды и почти без воды…
— Раньше не получилось бы, — сказал он серьезно. — Земля была не та. Обязательно нужно, чтобы было много травы, иначе калитка не откроется. У нас в песках тоже ничего не получается — только там, где много травы, цветов…
Странно вроде бы, но меня совершенно не тянуло дотошно задавать вопросы. Не то чтобы апатия или равнодушие, а полное отсутствие любопытства: что произошло, то и произошло, главное, чуть подзакусили и выпили сока, и на завтра еще осталось, голова была совершенно другим занята: как бы побыстрее выйти к нашим, не напоровшись на немцев. Это было главное. Диковина эта только на пользу дела, и не нужно ее по косточкам разбирать — какой смысл? Какая польза?
Я только спросил без всякой укоризны:
— Эх, почему ж ты еще и табачку не раздобыл?
— Пытался, — сказал Керим. — нет у них табаку. Я бы непременно расстарался, сам курящий, уши пухнут… да вот нету у них табаку, тяжелый народец, диковатый, темный… такая уж калитка попалась, ее далеко не всегда по желанию выбираешь…
На том наш разговор и закончился, назавтра с рассветом двинулись в путь. Перед этим я каждому выдал уже по четвертушке лепешки и соку распорядился наливать поменьше, пальца на два от краев. Кувшин мои хлопцы несли без малейшего неудовольствия, хотя он был и тяжелый: питье — это жизнь…
Присмотрелся я и к нему, и к узлу, и к пиале. Кувшин и пиала — из обожженной глины, сделаны не тяп-ляп, умелым гончаром, но не обливные, без глазури, и никаких узоров на них не выцарапано. Не такой уж и развитой народ в этом самом «другом месте» обитает, надо полагать, гончарное дело освоили, а покрывать глазурью и росписью пока что не научились.
Я в полдень мигнул Кериму, и мы отстали на десяток шагов.
— Трудно было? — спросил я.
— Не особенно, — пожал он плечами. — Язык с грехом пополам понять можно, а ведь не всегда так бывает. Поначалу лезли с кольями-топорами, негостеприимный народец, но я бабахнул два раза в воздух, и разбежались. С огнестрельным оружием, точно, не знакомы, иначе не перепугались бы так…
— А раньше ты там не бывал?
— Не приходилось, — сказал он. — Я же говорил: не всегда и знаешь заранее, куда угодишь. Иной раз попадутся такие диковинные чащобы, такие чудища, что бежишь оттуда сломя голову. А порой, только откроешь калитку, не заходишь вовсе — воздухом тамошним человек дышать не может…
И тут мне пришло в голову…
— Керим, — сказал я. — А остаться там никогда не пробовал? Чтобы подальше от войны и прочего? Извини, если что не так — но все мы люди, все человеки…
Он твердо сказал:
— Нет. Хотя есть очень приятные для жизни места. Опять-таки идет от дедов-прадедов: нельзя там оставаться, счастья все равно не будет. Так уж положено, да и не будь зарока, не остался бы. — Он упрямо сузил глаза. — Я комсомолец, нужно немца бить. Вообще, позором считалось в тех местах от войны прятаться, меня бы отец проклял, случись оно так, мог и умение отобрать. — Вот от чумы мой дед в другом месте однажды спасался со всем семейством. Это другое, так можно…
— А от науки, выходит, скрываете? — спросил я. — Не по-советски как-то…
Он помолчал, пожал плечами:
— Так уж исстари заведено. Дед говорил: неизвестно еще, что получится, если по другим местам начнет шататься уйма постороннего народа…
Мне пришло в голову, что некоторый резон в этом есть. Попади туда немцы или просто какой-нибудь уголовный элемент, добром не кончится. Правда, от советской науки скрывать такое как-то и… не вполне правильно, что ли…
На том разговор и кончился, мне показалось, Керим отнюдь не горит желанием его продолжать, наоборот. И не настаивал — если подумать, не время и не место. Спросил только:
— А если понадобится, еще раз сходить сможешь?
— Схожу, — кивнул он. — Как же не сходить? Может, удастся раздобыть что и посущественнее — я там овец видел…
Хотелось мне набиться ему в сотоварищи, но нельзя сказать, что пылал я таким желанием. Не мальчишка, чтобы искать приключений, да и негоже оставлять бойцов без командира, пусть на недолгое время. Так что я этот вопрос поднимать не стал.
При дневном свете рассмотрел и кусок материи, где лежали лепешки. Ничего интересного: какой-то сероватый материал, потоньше брезента, но сразу видно — домотканина. Аккуратно подшиты края по всем четырем концам, и сразу видно, от руки, толстой белой ниткой. Никаких узоров и орнаментов не вышито, хотя по размерам очень похоже на скатерть. Да, народец не очень уж развитый…