– Птица летает и ловит мошек. Рыба плавает и ищет корм. А я играю, как на вокзале, и мне кладут в шапку.
Было такое время в жизни Месяцева. Сорок лет назад. Отец-алкоголик брал его на вокзал, надевал лямки аккордеона и заставлял играть. Аккордеон был ему от подбородка до колен – перламутровый, вывезенный из Германии, военный трофей. Восьмилетний Игорь играл. А в шапку бросали деньги…
– Ты просто устал, – догадалась жена. – Тебе надо отдохнуть. Сделать перерыв.
– Как отдохнуть? Сесть и ничего не делать?
– Поменяй обстановку. Поезжай на юг. Будешь плавать в любую погоду.
– Там война, – напомнил Месяцев.
– В Дом композиторов.
– Там композиторы.
– Ну, под Москву куда-нибудь. В санаторий.
Ему было все равно. Его как будто накрыло одеялом равнодушия. Видимо, соседка Татьяна второй раз включила его в нетрадиционное состояние. Первый раз – своим цветением, а второй раз – своей гибелью. Хотя при чем здесь Татьяна… Просто он бежит, бежит как белка в колесе. Играет, играет, перебирает звуки. А колесо все вертится, вертится.
А зачем? Чтобы купить жене шубу, которая на ней как на корове седло.
Через неделю Месяцев жил в санатории.
Санаторный врач назначил бассейн, массаж и кислородные коктейли.
Месяцев погружался в воду, пахнущую хлоркой, и говорил себе: «Я сильный и молодой. Я вас всех к ногтю!» Кого всех? На этот вопрос он бы не мог ответить. У Месяцева не было врагов. Его единственные враги – лишний вес и возраст. Лишние десять лет и десять килограммов. Сейчас ему сорок восемь. А тридцать восемь – лучше. Сын был маленький и говорил, куда уходит. Дочь была маленькая, и ее не обнимал чужой сумрачный Юра. Он сам был бы молодой и меньше уставал. А жена… Месяцев не видел разницы. Жена как-то не менялась. Табуретка – устойчивая конструкция.
Месяцев врезался в воду и плыл стилем, сильно выкидывая из воды гладкое круглое тело. Он делал три заплыва – туда и назад. Потом вставал под горячий душ, испытывая мышечную радость, которая не меньше, чем радость душевная, чем радость от прекрасных созвучий. Однако зачем сравнивать: что лучше, что хуже? Должно быть то и другое. Гармония. Он загнал, запустил свое тело сидячим образом жизни, нагрузкой на позвоночник, отсутствием спорта. И в сорок восемь лет – тюфяк тюфяком. Вот Билл Клинтон – занят не меньше. А находит время для диет и для спорта.
Массажист нажимал на позвонки, они отзывались болью, как бы жаловались. Массажист – сильный мужик, свивал Месяцева в узел, дергал, выкручивал голову. Было страшно и больно. Зато потом тело наливалось легкостью и позвоночник тянул вверх, в небо. Хорошо! «Какой же я был дурак!» – говорил себе Месяцев, имея в виду свое фанатичное пребывание за роялем, будто его приговорили высшим судом.
Но прошли две недели, и Месяцев стал коситься в сторону черного рояля, стоящего в актовом зале.
А когда однажды подошел и поднял крышку, у него задрожали руки… Конечно, птица летает, ищет корм.
Но птица и поет. А без этого она не птица, а летучая мышь.
Телефон-автомат располагался под лестничным маршем. Была поставлена специальная кабина со стеклянной дверью, чтобы изолировать звук. Обычно собиралась небольшая очередь, человека три-четыре. Но три-четыре человека – это почти час времени. Однако Месяцев запасался жетонами и запасался терпением. Ему необходимо было слышать голос жены. Этот голос как бы подтверждал сложившийся миропорядок, а именно: Земля крутится вокруг своей оси, на Солнце поддерживается нужная температура.
Трубку снял сын.
– Мама на работе, – торопливо сказал сын.
– Ты не один? – догадался Месяцев.
– Мы с Андреем.
Андрей – школьный друг. Из хорошей семьи. Все в порядке.
– Чем вы занимаетесь? – поинтересовался Месяцев.
– Смотрим видак. А что?
По торопливому «а что?» Месяцев догадался, что смотрят они не «Броненосец «Потемкин».
– Новости есть?
– Нет, – сразу ответил сын.
– Ты в больницу ложишься?
– Завтра.
– Что же ты молчал?
– А что тут такого? Лягу, выйду… Андрей лежал, и ничего. Даже интересно.
– Андрею все интересно…
Месяцев расстроился. Запереть мальчика в сумасшедший дом…
Помолчали. Алик ждал. Месяцев чувствовал, что он ему мешает.
– А я соскучился, – вдруг пожаловался отец.
– Ага, – сказал сын. – Пока.
Месяцев положил трубку. Разговаривать было бессмысленно.
Он вдруг вспомнил, как его сын Алик осквернял праздничные столы. Когда стол был накрыт и ждал гостей, Алик входил и поедал украшения, выковыривал цукаты из торта. Он заносил руку и, как журавль, вытаскивал то, что ему нравилось. Дочь, наоборот, подходила и добавляла что-то от себя, ставила цветы. Вот тебе двое детей в одной семье.
«Отдать бы его в армию, – подумал Месяцев, – там бы ему вставили мозги на место. Его мало били. Пусть государство откорректирует…»
Месяцев ощущал смешанное чувство ненависти, беспомощности и боли. И сквозь этот металлолом особенно незащищенно тянулся росток, вернее, ствол его любви. Как будто содрали кожу и ствол голый.
– Кто там? – спросил Андрей.
– Предок…
Алик вернулся к Андрею. Андрей уже приготовил все, что надо. Алик не умел сам себе вколоть. Не мог найти вену.
– Привыкнешь… – пообещал Андрей.
Андрей помог Алику. И себе тоже вколол. Сгиб его руки был весь в точках.
Они откинулись на диван и стали ждать.
– Ну как? – спросил Андрей.
– Потолок побежал, – сказал Алик.
Потолок бежал быстрей, мерцая белизной.
Приближалось нужное состояние.
Поговорив с сыном, Месяцев решил дозвониться жене на работу.
Номер был занят. Жена с кем-то разговаривала. Она любила трепаться по телефону и буквально купалась в своем голосовом журчанье. Как бывший президент Горбачев.
Месяцев хотел набрать еще раз, но возле телефона стояла женщина и ждала. Ее лицо буквально переливалось от нетерпения. Месяцев не любил заставлять ждать, причинять собой неудобства. Он вышел из кабины, уступая место, продолжая думать о Горбачеве.
Месяцев испытывал к бывшему президенту теплые чувства, однако, когда в последний раз слушал интервью с ним, его речевое кружение, понял, что время Горбачева ушло безвозвратно. На то, что можно сказать за четыре секунды, бывший президент тратил полчаса. Привычка коммуниста: говорить много и ничего не сказать.
Женщина, которую он пропустил, высунулась из кабины и спросила: