Я лежу, уткнувшись носом в подушку, и блаженно улыбаюсь. Мне – хорошо. Мне даже лень открывать второй глаз… И вообще, я балдею.

Нет, все-таки из жены получился бы плохой солдат. Ну, что это такое, а?!.. Юбка – задом наперед, кофточка – на одну пуговицу и лифчик на одну грудь. Я боюсь, что на улице на Наташку будут оглядываться все мужчины моложе ста лет. А, впрочем, как бы это было здорово, если бы моя жена одевалась так же быстро вчера, когда мы опаздывали в театр!..

Я говорю об этом вслух, но Наташка даже не смотрит в мою сторону.

Не оглядываясь, она рычит:

– Отстань, идиот!..

Даже так, да?!.. Ну, хорошо же, тогда я не скажу, что сегодня воскресенье, что будильник сработал совершенно случайно, и что Наташке не надо никуда спешить. По-моему это будет справедливо.

Наташка хлопает дверью, и ураган перемещается в прихожую.

Меня начинает мучить совесть. Может быть, все-таки сказать ей?.. Жена все-таки…

В прихожей что-то падает. Кажется, это вешалка.

Я медленно встаю и выхожу в прихожую. Но Наташки уже нет. Она там, на улице: в юбке – задом наперед, в кофточке – на одну пуговицу и в лифчике – на одну грудь.

Примерно через пять минут в прихожей раздается длинный звонок. Я подхожу к двери и на всякий случай спрашиваю:

– Кто там?

Наташка говорит вкрадчивым голосом профессионального налетчика:

– Открой, пожалуйста!.. Я ключи забыла.

Разумеется, я не спешу. Потому что отлично знаю, что если я открою дверь сейчас, то жена наверняка бросится в драку.

– Тебе нужно успокоиться – говорю я.

– Успокоиться? – деланно удивляется Наташка.

– Конечно.

– Я стою на лестничной площадке в юбке задом наперед и полуголой грудью, и я же еще должна успокаиваться?!.. – взрывается Наташка. – Почему ты мне не сказал, что сегодня воскресенье?!

– Я просто не успел, – вру я.

– Убью!!..

Наташка с рычанием начинает пинать дверь ногами.

Потом – долгая, не хорошая пауза. Мы оба напряженно прислушиваемся к шорохам за дверью.

– Открой дверь! – снова требует жена.

– Сначала приведи свои нервы в порядок, – требую я.

– Не могу! Тут люди ходят и на меня смотрят.

– А ты драться будешь?

– Еще как!..

Я молчу. Проходит еще минута.

– Все!.. – Наташка говорит обычным, спокойным голосом. – Я в полном порядке. Открывай дверь.

– Дай честное слово, что не будешь драться.

Это требование, конечно, пустая формальность, но, по крайней мере, позже я смогу обвинить жену в срыве мирных переговоров.

– Даю самое честное слово, – твердо говорит Наташка. – Самое-самое!..

Я тихо, чтобы не слышала жена, открываю замок. Отойдя на безопасное расстояние, я кричу:

– Входи!

Наташка врывается в прихожую как ураган, но поздно!.. Я уже на кухне и держу дверь обоими руками. Наташка несколько раз дергает дверную ручку.

– Открой, негодяй! – требует она.

– Ага, сейчас, – отзываюсь я. – Между прочим, в твоем распоряжении вся квартира.

– Мне нужен ты, а не квартира.

– Ты сама виновата! – кричу я. – Вчера вертелась перед зеркалом целый час. Я чуть не рехнулся от злости!

– Открой дверь, убью!

– А кто слово давал?

– Я дала, я и убью!

Нет, конечно, расправы мне не избежать, но я еще буду долго помнить то удовольствие, точнее говоря, то ни с чем не сравнимое блаженство, которое я испытал, любуясь тем, как быстро одевается моя жена.

Ах, если бы женщины так одевались всегда!..

Сила любви

Эту историю, уже довольно давно, рассказал сосед моему отцу. Я, тогда еще пацан, вертелся рядом и никак не мог понять, над чем смеется мой отец.

Так вот, в середине 60‑х годов на нашей городской окраине еще довольно часто можно было встретить грузовые повозки, запряженные лошадьми. Повозками, как правило, управляли веселые, полупьяные дедки среди которых и обретался наш сосед. По роду своей деятельности извозчикам иногда приходилось пересекать железнодорожную линию, но не ту, по которой ходят поезда, а так называемую маневровую «ветку», по которой сновали «кукушки» с пришедшими на сортировку вагонами.

Однажды с нашим соседом-дедушкой произошел такой случай. Как всегда остановившись в пяти-шести метрах возле закрытого железнодорожного шлагбаума, он закурил и принялся перебрасываться шуточками со своим коллегой только что подъехавшему к шлагбауму с противоположенной стороны. Свистнул приближающийся поезд-«кукушка». Ничто не предвещало беды, но вдруг кобыла коллеги деда призывно заржала. Услышав ее зов, жеребец мотнул головой и шагнул вперед.

Дед слишком хорошо знал характер своего «ломовика» – потомка тяжеловозов немецко-фашистких захватчиков, поодиночке перевозивших трехтонные пушки – и поэтому даже и не попытался воспользоваться вожжами. Он быстро соскочил с телеги и сунул под дутое колесо ящик, на котором сидел. Телега дернулась, но не остановилась. Охваченный любовным пылом жеребец только ниже нагнул голову и раздул ноздри. Подрагивая приторможенным передком, телега тронулась в свой страшный путь.

Рядом снова, уже длиннее и тревожнее, свистнула «кукушка». Дед подумал о том, в какую сумму ему обойдется гибель под колесами паровоза жеребца и перевозимого товара, и пришел в ужас. Он бросился вперед и, схватив под уздцы упрямого «ромео», принялся заворачивать его в сторону. Жеребец сбавил и без того черепаший темп, но все равно упорно двигался вперед.

Ежеутренние сто пятьдесят грамм водки выветрились из головы извозчика без остатка. В его похмельном рассудке пульсировала только одна мысль: скорее бы поезд перекрыл дорогу, только бы скорее поезд перекрыл дорогу!..

Но поезд почему-то медлил.

Вскоре дед сосредоточил все свое внимание на копытах жеребца. Тот гарцевал и старался угодить подкованным копытом по ноге мешавшему извозчику. Увертываясь от лошадиных копыт, дед отбивал на пыльной дороге немыслимую чечетку и совсем не обратил внимания на то, что между делом жеребец сорвал с него шляпу, изжевал и выплюнул на дорогу.

Время шло. Бедный дедок проклинал все на свете и взывал то к Богу, то к невидимому за крупом жеребца паровозу, то отчаянно материл кобылу, которая все еще продолжала описывать своим ржанием те любовные утехи, которыми она собирается одарить возлюбленного в случае его победы. Пот разъедал глаза извозчика, а узда как нож резала руки.

Паровоза не было. Дед попытался дать пинка по резко возросшему в размере «мужскому достоинству» жеребца, но промахнулся и попал коленом по дышлу. Вторая попытка оказалась более удачной: жеребец по-собачьему гавкнул и в ответ чуть не откусил деду ухо.