— Ладно, — решила я, — к нему мать пришла, смысл мне там сидеть? Подожди десять минут, я оденусь.
Но дойти до двери я не успела. Громкий и властный женский голос, последовавший за звуком открывшейся двери, вопросил:
— Куда?!
Я так и замерла на полпути.
— Э-э-э… учиться?
Почему-то перед мамой Клэя я себя чувствовала, как перед собственной.
— Никакой учебы, — отрезала та. — Лекарь объявила карантин.
— Зачем?! — хором спросили мы с Элис.
— У него же воспаление. Зачем карантин?
— Ты меня спрашиваешь? Не знаю, но никого не впускать и не выпускать. Давай, заходи обратно. Элис, милая, тоже можешь зайти, но три дня — ни ногой из комнаты.
Я впервые в жизни видела, чтобы человека так быстро сдуло в неизвестном направлении!
— Это тебе, Клэй. — Госпожа Сероглазая поставила слева, на столик у кровати, графин с морсом.
Потом обошла кровать и поставила такой же у моей стороны.
— Это тебе, Вил.
Я вздохнула. Ненавижу клюквенный морс! Сколько можно его пить? Второй графин, а время только близится к вечеру. Если не усну сейчас, умру, превратившись в гигантскую клюкву.
— Температура?
Мать Клэя забрала у меня изо рта градусник и удовлетворенно кивнула. Температура Клэя ее не устраивала, но она давала ему какое-то зелье, и мне казалось, кашель стал чуточку меньше. Это радовало, но соображения я свои решила оставить при себе. Зелье давали и мне для профилактики, но в меньшем количестве.
— Ну и кому ты заплатил за этот карантин? — прошипела я, когда мы сидели, давясь морсом.
— Инеевая, — Клэй закашлялся, — хватит, может? Мне вообще не до пикировок с тобой.
Вот как-то… я даже прониклась. Он выглядел таким уставшим, что не хотелось на него ругаться. Вот только…
— А почему ты всегда кашляешь, когда я задаю неудобные вопросы?
И Клэй… да, он закашлялся! Причем явно издеваясь. Захотелось взять и сделать ему что-то очень нехорошее. Однако судьба все сделала сама. Мать Клэя, пока мы хлебали морс, собиралась на ужин.
— Я заказала, вам прямо сюда принесут, как закончится ужин внизу. Отдыхайте пока.
Ее совсем не смущало, что мы валяемся на одной кровати. Удивительная женщина!
— Мам, — Клэй даже улыбнулся, — иди домой, мы в порядке. Отлежимся, зелье допьем, лекаря вызовем, в академию выпишемся. Незачем тут сидеть.
— Размечтался! — отрезала Сероглазая. — Знаю я, как вы будете лечиться. Нет уж, поживу у вас, раскладушку мне уже обещали принести к ночи. Я тебя уверяю, Клэй, под моим руководством вылечишься быстрее, и Вил не заболеет.
Когда дверь за женщиной закрылась, я повернулась к Клэю и проорала ему прямо в ухо:
— Бу-га-га!
Он презрительно фыркнул и отвернулся. Да, не ожидал Сероглазый такой подставы. Лекарке он, может, и заплатил за этот псевдокарантин, но мать в дело вмешалась совершенно некстати. И жить теперь три дня под ее присмотром, и даже меня достать не удастся.
Мстительно хихикая, я тоже решила поспать. Что еще оставалось делать, свет-то Клэй погасил.
Радость длилась недолго. Клэя знобило — повышалась температура. Кашлял он все равно страшно. Мой вздох в комнате прозвучал слишком громко. Ладно, признаем, я виновата. Несмотря на то что он подставил меня с этим карантином, я виновата в том, что он заболел.
От полноты чувств я даже повернулась к парню лицом, но тот уже, мне показалось, спал. Я не удержалась и быстро коснулась губами горячей кожи между лопаток Бедный, устал. Права Элис, мы постоянно друг друга калечим. Теперь вот оба расхлебываем последствия собственной неадекватности. И почему мы не можем, как все люди, ссориться и мириться без членовредительства.
Размышляя над загадкой наших отношений, я не заметила, как обняла Клэя и начала засыпать. А когда заметила, решила оставить все как есть. Да, по-прежнему страшно, что слабость к Сероглазому ничего хорошего не принесет, но…
Я уже упоминала, что драконы если и влюбляются, то серьезно?
Не знаю, как и когда Клэй умудрился заплатить лекарке за этот карантин, но явно прогадал. Его мать крутилась вокруг нас круглые сутки, обеспечивая комфорт, лечение и… целомудрие. Клэй явно злился, причем неизвестно на кого: на себя за оплошность, на мать за навязчивость или на меня за шуточки и довольное выражение лица.
А что я? Мы с госпожой Сероглазой вполне поладили. Она была умной женщиной, знала массу интересного, с ней было здорово болтать. Я-то не болела. Пока Клэй отсыпался, мы провели много часов за чаем или с моими заданиями. Пожалуй, впервые за последние годы я чувствовала такую заботу.
Температура у Клэя начала спадать только на третье утро, и одновременно с этим проснулись вполне мужские инстинкты. Как же, я рядом лежу! Или сижу. Или хожу.
Хотя сколько бы я ни издевалась над Клэем и ни болтала с его матерью, ее присутствие и впрямь немного напрягало, потому что Клэй чувствовал, что я готова сдаться, и шел в атаку особенно рьяно. Причем чем легче ему становилось, тем больше он хулиганил.
На третий день, когда госпожа Сероглазая пошла обедать, он направился в душ.
— Куда?! Клэй, нельзя, ты еще кашляешь!
— Не кашляю, — отмахнулся он и захлопнул перед моим носом дверь. — Не будь занудой, Инеевая. Вот станешь моей женой — будешь пилить.
— Размечтался! — фыркнула я.
Сама-то приняла душ, как проснулась. Болеть я и не думала, и завтра утром меня выпустят на свободу. Счастье-то какое!
Конечно, Клэю за душ влетело, за чем я с удовольствием понаблюдала. Но после обеда ему и вовсе полегчало. Зелье, что давала мать Клэя, справлялось с болезнью очень эффективно. Так что Клэй уже читал, а я писала эссе для Медного вплоть до того времени, когда стемнело.
И где-то спустя час, когда я почти заснула, почувствовала, как кто-то (совсем даже не нахальный и наглый) осторожно поглаживает мое бедро. В темноте не было видно, как я чуть-чуть покраснела. Но, что странно, даже сопротивляться совсем не хотелось. Я сама подалась навстречу, прижалась спиной к широкой теплой груди и принялась спать дальше.
Но куда там!
Меня обняли, и стало так удобно, что не захотелось ничего делать. А Клэй меж тем тихо говорил мне в ухо:
— Я тебя хочу.
— Понимаю, — хмыкнула я. — Но ничем помочь не могу, в паре метров спит твоя мама.
— То есть, — горячие губы коснулись очень чувствительной кожи за ухом, — в принципе, ты готова?
Ну-у-у… как готова. Готова не готова, но хочу. И не могу больше отбиваться, будь что будет.
— Клэй, если она проснется, она даст нам в лоб! Или еще что похуже.