— Шутить изволите? — поинтересовалась Дина, внимательно разглядывая яблоко от генерала. — Не думаете же вы, будто они и в самом деле не знают, что к ним попало.
— Не знают. Конечно, не знают. И мы, кстати, тоже толком не знаем. И эти умники из Ордена тоже только думают, что знают, а на самом деле смыслят они в этом не больше нашего. А если и больше, то ненамного.
— Так что же…
— А вот об этом я у вас и хотел бы спросить! Кто у нас специалист по спецоперациям?!
— Любой офицер Спецкорпуса.
— В общем, голубушка моя, шуму и треску нам сейчас не надо, а пока вещь в какой-нибудь бункер не припрятали, надо действовать.
— Сколько у нас времени?
— Неделя — не больше. Но и не меньше — пока они там с правами бывшего и нынешнего владельца разберутся, пока музей артачиться перестанет… Раз уж в прессе звон пошёл, по-тихому Серый Легион эту штучку себе не приберёт. Издержки демократии, знаете ли…
— Хорошо. Через три дня я отправляюсь…
— Никуда вы не отправляетесь! Ваше дело — проанализировать всю имеющуюся у нас информацию, составить план действий, подобрать исполнителей и дать отмашку. Всё! Хватит с вас и одной клинической смерти. Если мне такое после кончины померещится, то я, пожалуй, ещё раз прикажу всем долго жить — сразу же, без задержки. — Он достал из стола отчёт полковника Кедрач о командировке в Сиар. — А вот это дело перепишите мне, и чтоб без подробностей о канцелярских крысах с копытами и удавах в звании хорунжего. А это я себе на память оставлю — для личного пользования.
— Ваше Высокопревосходительство. — Дина ухитрилась сохранить официальный тон, хотя чем дальше, тем с большим трудом ей это давалось. — Если я по-прежнему несу ответственность за операцию, позвольте мне самой решать, где, когда и в какой мере необходимо моё личное участие.
Восход Железной Луны, Пекло Самаэля.
«Атина дочь Антиппа, гражданка вольного города Архосс, родилась в 416 году до осн. Ромы, умерла в возрасте 17 лет, съедена акулой во время купания; Медея Фросская, родилась в 6 году от осн. Ромы, царица острова Фросс, погибла в возрасте 29 лет, отравлена заговорщиками; Ясука Хокомада, родилась в 324 году, наложница сёгуна царства Хокко, задушена внуком сёгуна, чтобы не смогла рассказать дедушке об их случайной связи, — 16 лет; Лукреция Санти, вольноотпущенница, танцовщица, проживала в Роме, родилась в 512 году, попала под повозку на узкой улочке, прожила 24 года…» — Мельник перевернул страницу мятой, обляпанной рыжей грязью тетради, но ему вдруг стало лень в семнадцатый раз перечитывать составленный им самим же список прибившихся к подразделению девиц, чтобы хотя бы выучить их имена. В конце концов, с этим можно было не спешить — если самая старшая из них мыкалась здесь уже три с лишним тысячи лет, то не надо большого ума, чтобы понять: время есть, его достаточно, его хватит не только на то, чтобы со всеми познакомиться, но и забыть всё на свете. Время здесь вообще не имело значения, и Мельник теперь считал, что зря он так тщательно допрашивал каждую из бывших наложниц Самаэля Несравненного, выясняя обстоятельства их жизни и смерти. Было бы гораздо интереснее и полезнее для дела дознаться, за что, за какие грехи они угодили сюда, но об этом девицы предпочитали молчать, только Медея призналась в том, что однажды приказала убить детей своей соперницы, из-за которых её возлюбленный герой не желал навсегда поселиться на Фроссе. Но она придумала себе оправдание — если до сих пор ей не встретились в Пекле Элей и Легий, значит, сейчас они в Кущах, а окажись их жизнь длиннее, кто знает, сколько они могли бы нагрешить…
Самая молодая из всех, Антонина Лещ, манекенщица из Новаграда, прожила 22 года и умерла всего месяц назад, судя по всему, толком и не поняв, что с ней стряслось и куда она попала.
После того, как они угодили в это странное, даже по здешним понятиям, место, где холмы вывернуты наизнанку, а в лиловом небе вместо луны висит здоровенное вымя, противник так и не дал о себе знать. Ни безликие призраки, ни гвардейцы с пёсьими головами, ни рогатые черномордые красноглазые бестии в медных касках и стальных панцирях — никто не появлялся в поле зрения. Тащиться куда-либо со всем боезапасом было совершенно немыслимо, а израсходовать его на месте не представлялось возможным. Бойцы всё чаще отпрашивались в увольнения и исчезали со своими подружками за дверью, сиротливо стоявшей посреди руин и отбросов, — там был длинный ярко освещённый коридор со множеством дверей, ведущих во вполне уютные гостиничные номера без окон, но с холодильником, баром и раздельным санузлом. Всё это казалось удобным тылом для длительной обороны, но обороняться было не от кого, и это как раз и настораживало — война продолжалась, война была вечной, и нет ничего обманчивей затишья перед боем.
— Уходить отсюда надо, — вдруг ни с того ни с сего заявил рядовой Конь, разглядывая холмы в двадцатикратный бинокль. — Хрен с ними, с патронами. Прихватим сколько сможем. Бабы тащить помогут — они бабы ничего, старательные.
— И куда пойдём? — задал Мельник скорее риторический вопрос.
— Ты командир, ты и командуй, — рассудительно заметил рядовой. — Только сразу скажу: вон там мне не нравится. — Он указал на изнанку холмов под красным выменем. — Там сам чёрт ногу сломит.
— А нам в такое место и надо.
— Тебе виднее, командир, но там, по-моему, дерьмово.
— А где здесь хорошо? — поинтересовался унтер.
— Вон там за дверью неплохо, — тут же отозвался рядовой. — Может, все в увольнение сходим — там местов хватит. А?
— Ага! — Мельник снял с подчинённого каску и влепил ему увесистую затрещину. — Это — чтобы выбить вредные мысли из твоей тупой башки. Не понимаешь, дурила, что бдительность превыше всего?! Тут моргнуть не успеешь, как окажется, что ты уже на вертеле и лысый чёрт угли под тобой ворошит. Не помнишь, как Торбу вызволяли?
— Да помню я. — Конь изобразил виноватый вид. — Тогда уходить надо. Чую — нас тут скоро всех поджарят — скопом, вместе с бабами. Мне Лукреция такого порассказала…
— Потом расскажешь, — прервал его унтер. — А теперь давай-ка пройдись по постам — пусть снимаются и начинают ящики в гостиницу перетаскивать.
— Так ведь если по двери долбанёт, считай, без патронов останемся, — на всякий случай заметил рядовой.
— Выполнять! Когда закончите, доложишь. Как сделают, пусть все за дверью сидят и не высовываются.
— Есть! — Рядовой Конь коротко козырнул и побежал выполнять приказание, сунув унтеру в руки бинокль.
Ощущение гнетущего ужаса, висящее в воздухе, нарастало с каждым мгновением. Мельник почувствовал, как его спина покрылась холодным потом — а ещё говорят, что мёртвые не потеют… Временами он вглядывался в ломаную линию горизонта, но там не было никаких шевелений, как будто это была просто картина, написанная каким-то сумасшедшим, а не реальный ландшафт.
Когда небо над головой дало трещину и вниз посыпались рубиновые осколки и куски раскалённого шлака, рядовой Конь уже мчался с докладом, пытаясь увёртываться от нежданной напасти.