Она заметила Итана, который шел по Шестой улице – медленнее обычного. У него была странная походка, и он припадал на правую ногу. Вот он свернул с тротуара и двинулся по выложенной камнями дорожке. Тереза поняла, что ему больно идти, но при виде жены он спрятал напряжение под широкой улыбкой.
– Тебе больно, – сказала она.
– Пустяки.
Тереза встала и сошла по ступенькам на траву, которая уже была прохладной под обутыми в сандалии ногами. Протянув руку, дотронулась до бледно-лилового синяка на левой стороне его лица.
Итан вздрогнул.
– Тебя кто-то ударил?
– Нет, всё в полном порядке.
– Что случилось?
– Я разбил машину.
– Когда?
– Вчера ночью. Невелика беда.
– Ты был в больнице?
– Я в полном порядке.
– Ты не проверился?
– Тереза…
– Что случилось?
– Кролик или кто-то типа кролика выскочил перед машиной. Я свернул, чтобы его не сбить. И перевернулся.
– Ты перевернулся?
– Я в порядке.
– Мы немедленно отправляемся в больницу.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Я не поеду в больницу. Брось об этом толковать. Ты выглядишь изумительно. Есть повод?
– А что, должен быть повод, чтобы выглядеть изумительно?
– Ты знаешь, о чем я.
– Ты забыл.
– Очень даже может быть. У меня была сумасшедшая парочка дней. О чем же я забыл?
– Мы обедаем у Фишеров.
– В смысле – этим вечером?
– Через пятнадцать минут.
На мгновение Терезе показалось, что Итан может сказать: они никуда не пойдут, они просто отменят этот поход в гости. Мог ли он так поступить? Было ли это в его власти?
– Хорошо. Дай мне вылезти из этой поганой одежды, и через пять минут я спущусь.
* * *
Тереза разговорилась с миссис Фишер две недели назад на субботнем утреннем фермерском рынке – дружелюбный обмен репликами после того, как обе они потянулись за одним и тем же огурцом.
Потом на прошлой неделе у Бёрков однажды вечером зазвонил телефон. Женщина на другом конце провода представилась как Меган Фишер. Она хотела пригласить Итана и Терезу на обед в следующий четверг. Смогут ли они прийти?
Конечно, Тереза знала, что Меган не проснулась с утра со жгучим желанием обзавестись новыми друзьями. Она получила по почте письмо с предложением связаться с Бёрками. Тереза тоже получала свою долю подобных писем и полагала, что с определенной стороны это имело смысл. Учитывая запрет, наложенный на настоящие человеческие контакты, она никогда не взяла бы на себя смелость по собственной инициативе устраивать встречи с соседями. Все это было слишком напряженно и странно.
Было настолько легче просто исчезнуть в своем личном мирке.
* * *
Тереза и Итан шли посередине улицы, держась за руки. В правой руке Тереза сжимала ковригу хлеба, все еще теплую, прямо из печи.
Бен остался дома, и было такое ощущение, что они с Итаном улизнули на ночное свидание.
В переулке водворилась сочная вечерняя прохлада.
Они слегка опаздывали, было уже несколько минут восьмого. «Ужин с Гектором» начался, и бархатная красота его пианино кралась из каждого открытого окна.
– Ты помнишь, чем занимается мистер Фишер? – спросила Тереза.
– Он юрист. Его жена – учительница. Учительница Бена.
Конечно, Тереза знала, что она учительница Бена, но хотела, чтобы об этом упомянул Итан. Школа была странным местом. Образование в Заплутавших Соснах являлось обязательным в возрасте от четырех до пятнадцати лет, а учебный план оставался загадкой. Тереза понятия не имела, что изучает ее сын. Детям никогда не задавали домашнего задания, и им было запрещено обсуждать с кем бы то ни было, что именно они проходят, – в том числе со своими родителями. Бен никогда ничем таким не делился, и Тереза слишком хорошо понимала ситуацию, чтобы допытываться. Единственный раз, когда им разрешалось заглянуть в окно, ведущее в школьный мир, – это игра в честь завершения учебного года. Она происходила в июне, и в Соснах этот праздник соперничал с Рождеством и Днем Благодарения.
Три года назад объектом «красного дня» стал родитель, который силой прорвался в школу. Тереза гадала, как много известно Итану.
– И какой отраслью закона занимается мистер Фишер?
Тереза знала, что это глупый вопрос. По всей вероятности, мистер Фишер сидел в тихом офисе, в который редко кто-нибудь заходил и звонил, – в точности как и она сама.
– Не знаю наверняка, – ответил Итан. – Нам придется внести этот вопрос в список вещей, о которых стоит поговорить.
Он сжал ее руку. В голосе мужа Тереза услышала сарказм. Никто больше не уловил бы его, но для нее сарказм был жгучим. Она подняла на Итана глаза, улыбнулась. В его глазах было нечто понимающее, объединяющее их. Близость благодаря непроизнесенной шутке. Со времени возвращения Итана Тереза еще ни разу не чувствовала себя к нему настолько близкой.
Она могла вообразить целую жизнь, проведенную в попытках создать такие краткие вспышки связи между людьми.
* * *
Фишеры жили в уютном доме на северной окраине города.
Меган Фишер отворила дверь прежде, чем Итан успел постучать. Ей было лет двадцать пять, и она выглядела очень хорошенькой в белом платье с кружевом по подолу. Коричневая повязка, удерживавшая ее волосы, была того же цвета, что и ее загорелые веснушчатые плечи.
Улыбка ее напомнила Терезе улыбку кинозвезды – зубастая, широкая и, если слишком пристально всматриваться, не совсем настоящая.
– Добро пожаловать в наш дом, Тереза и Итан! Мы просто в восторге, что вы смогли к нам выбраться!
– Спасибо за приглашение, – сказал Бёрк.
Тереза преподнесла хлеб, завернутый в ткань. Меган неодобрительно склонила голову к плечу.
– Ну я же говорила, чтобы вы ничего не приносили!
И все-таки приняла хлеб.
– Ой, он еще теплый!
– Только что из печи.
– Пожалуйста, заходите.
Тереза сдернула с головы Итана ковбойскую шляпу.
– Я могу ее взять, – сказала Меган.
Дом пах ужином, а ужин пах хорошо. Жар, исходящий из кухни, доносил с собой запах цыпленка, жарящегося с чесноком и картофелем.
Брэд Фишер в столовой заканчивал последние приготовления у стола со свечами, тщательно сервированного на четверых.
Он вышел в прихожую с улыбкой и протянутой рукой. На два или три года старше жены и, как показалось Терезе, все еще в рабочем костюме. Черные ботинки с декоративными дырочками, серые слаксы, рубашка из белой оксфордской ткани, с закатанными выше локтей рукавами. У него был вид молодого юриста, от которого веяло жестким, агрессивным интеллектом.