– Почему, черт возьми, у тебя начинает вставать?
– Не знаю.
– Что там, за оградой, Итан?
– На самом деле ты не хочешь этого знать.
А потом ее рука оказалась на его члене.
– Ты думаешь о ней?
– Нет.
– Поклянись мне.
– Клянусь.
Она отодвинулась, скользнула вниз под одеяла и взяла его в рот. Привела его к самому краю. Потом приподнялась и стащила с себя ночную рубашку. Села на него; дыхание ее туманилось. Наклонилась и поцеловала его. Ее соски на холоде были твердыми, касаясь его груди.
Тереза перевернулась на спину, увлекла с собой Итана и ввела его внутрь.
Она была такой громкой и звучала так красиво…
Когда начала кончать, она притянула голову Итана вниз – ее губы у его уха, его губы у ее уха, – застонала и проговорила:
– Расскажи мне.
– Что?
Он не мог дышать.
– Расскажи… Ооогосподиитан… Где мы на самом деле.
Итан прижался лицом к ее уху.
– Остались только мы, детка.
Они кончали вместе, громко и жестко, так же синхронно, как всегда.
– Это последний город на земле.
Тереза кричала: «Дададаогосподинеостанавливайся!» Достаточно громко, чтобы укрыть его слова.
– И нас окружают монстры.
* * *
Они лежали, перепутавшись руками и ногами, потные, совершенно неподвижные.
Итан шептал ей на ухо.
Он рассказал ей все.
Когда они живут. Где они живут. О Пилчере. Об аберах.
Потом он лежал, подперев голову согнутой в локте рукой, гладя ее лицо.
Тереза смотрела в потолок.
Она была тут пять лет, чертовски дольше, чем он, но то было состояние лимбо. Когда не знаешь ничего наверняка. Теперь она знала. Может, она подозревала это и раньше, но теперь вся неопределенность была выжжена: кроме Итана и Бена, она никогда больше не увидит никого из тех, кого любила в прошлой жизни. Все они были мертвы уже два тысячелетия. И если она когда-то цеплялась за надежду покинуть Заплутавшие Сосны, Итан только что уничтожил эту надежду. Ее пребывание здесь было бессрочным приговором.
Она была приговорена к пожизненному заключению.
Итан гадал, какие чувства преобладали в Терезе, полагая, что в ее голове бултыхается целый коктейль: гнев, отчаяние, горе, страх.
При проникающем в окно свете неблизкого уличного фонаря он увидел, как на глаза ее наворачиваются слезы.
И почувствовал, как ее рука в его руке начала дрожать.
Водонапорная башня,
парк Волонтеров, Сиэтл, 2013
Хасслер приблизился ко входу в водонапорную башню, и из тени возле двери появилась женщина.
– Вы опоздали, – сказала она.
– На пять минут. Расслабься. Он там?
– Да.
Она была не старше двадцати. Тонкая, но сильная, безумно роскошная, но с мертвыми глазами. Интересного громилу выбрал себе Пилчер. От нее явно веяло уверенностью того, кто может за себя постоять.
Она стояла между дверью и Хасслером, преграждая ему путь.
– Не возражаешь? – спросил он.
Мгновение казалось, что женщина может и возразить, но, наконец, она шагнула в сторону. Проходя мимо, Хасслер сказал:
– Не впускай туда никого.
– Спасибо, что говорите, как мне делать мою работу, агент.
Металл лязгнул под туфлями с загнутыми носками.
Хасслер потащился вверх по лестнице.
Наблюдательная площадка была скудно освещена, толстые заслонки прикрывали арочные окна в круглой кирпичной стене, чтобы никто не проник внутрь. И ограда от пола до потолка защищала семидесятипятифутовую шахту открытой спиральной лестницы.
Дэвид Пилчер, в длинном черном пальто и шляпе-котелке, сидел на скамье на дальнем конце площадки.
Хасслер обошел его и уселся рядом.
Мгновение раздавался лишь звук дождя, барабанящего по крыше над ними.
Потом Пилчер оглядел его с чуть заметной улыбкой.
– Агент Хасслер.
– Дэвид.
За окном очертания Сиэтла смахивали на неоновое размытое пятно сквозь низкий облачный слой.
Пилчер сунул руку в карман пальто и вытащил плоский конверт.
Положил его на колени Хасслеру.
Тот осторожно открыл конверт, заглянул внутрь, пролистал большим пальцем стодолларовые купюры.
– Сдается мне, тридцать тысяч, – сказал он, выпустив конверт.
– У вас есть новости? – спросил Пилчер.
– Прошло пятнадцать месяцев со времени исчезновения агента Бёрка и смерти агента Сталлингса. И никаких зацепок. Никаких новых улик. Не поймите меня неправильно. Я не говорю, что кто-то в министерстве финансов забудет, что один наш агент убит и трое пропали без вести в Заплутавших Соснах, Айдахо. Но без новой информации они просто ходят по собственным следам и сами это знают. Два дня тому назад внутреннее расследование по поводу исчезновения моих агентов официально перестало быть приоритетным.
– И что, по мнению ваших людей, произошло?
– Их теории?
– Да.
– Они мечутся туда-сюда, но никогда и близко не подходят к цели. Сегодня у них «служба надежды» Итана Бёрка.
– Что такое служба надежды?
– Гадом буду, если знаю.
– Вы уезжали?
– Уезжал на заключительную пьянку в доме Терезы.
– Я собираюсь нанести ей визит после того, как мы тут закончим дела.
– Неужто?
– Пора.
– Тереза и Бен?
– У меня есть теория, что, если я смогу по возможности удержать семьи вместе, переход на другую сторону будет легче.
Хасслер встал.
Подошел к окну.
Уставился сквозь стекло на оранжерею, освещенную праздничными огнями.
Он слышал шум городского движения и живую музыку на Капитолийском холме, но здесь, на вершине водонапорной башни, чувствовал себя отрезанным от всего мира.
– Вы подумали о том, о чем мы с вами разговаривали в прошлый раз? – спросил Хасслер.
– Да. А вы?
– Я только об этом и думаю. – Он повернулся и уставился на Пилчера. – На что это будет похоже?
– Что именно?
– Заплутавшие Сосны. Когда возвращаешься из того, что вы называете…