– Нет, ну ты скажи мне, что она после этого не волчица! – воскликнул Григорий. – А? Но баба, конечно, железная. Другая небось побоялась бы на зону такое письмо прислать. Другая задумалась бы: а не перервет ли хрип мне с любовником этот парень, когда выйдет? Ведь он уже не тот ручной серенький козлик, с которым я когда-то играла как хотела. Небось зубы-то отрастил… Но она крепко, видать, в свою власть над Серегой верила. Знала его как облупленного. Понимала, что ей его бояться нечего. И если она ему дала установку, как тот Кашпировский: Прощайте навсегда! – так, значит, тому и быть. Он с тоски подохнет, но к ней больше шагу не сделает, пути ей не перейдет и жизнь заедать не станет. Так оно и вышло…
– Заканчивается посадка в скорый поезд номер сорок пять сообщением Москва – Барнаул. Провожающих просят выйти из вагонов.
– Ешкин кот! – воскликнул Григорий. – Постой, паровоз, не стучите, колеса, не уезжайте без меня! Прощай, Ли-да. Хорошая девочка Лида… Прощай, не поминай лихом. На, держи, это тебе.
Григорий сунул ей в руки письмо и ринулся на перрон.
Лида машинально развернула листок и снова вгляделась в косые строки:
… Я благодарна Вам за все, что случилось со мной по Вашей вине… Нет, убийство остается убийством, однако теперь я совершенно счастлива и не могу, не хочу больше проклинать Вас. Наоборот – я благословляю Вас и прощаюсь с Вами навеки. Желаю Вам обрести свое новое счастье так же, как обрела его я…
Какая чепуха! Какую чушь ей наговорил Григорий! Да мыслимо ли такое?! А она стояла тут, развесив уши, и слушала его, разинув рот. Вот уж правда что дура!
Ладно, не злись, «хорошая девочка Лида». Видно, этот Григорий и в самом деле был Сереже настоящим другом, потому и жалеет о нем, потому и переживает из-за его смерти.
Из-за смерти?.. О боже мой! Да ведь Лида даже не спросила, что случилось с братом! Почему его так изувечило! А поезд вот-вот тронется!
Она сунула письмо в карман плаща и выскочила на перрон. Заметалась туда-сюда, с ужасом сообразив, что не знает, какой вагон у Григория. Ну, явно не СВ, определенно не купе. Наверняка едет в плацкартном.
Кинулась к стоящей на платформе проводнице:
– Где плацкартные вагоны?
– А вон там, в конце поезда! – махнула та рукой.
Лида понеслась по перрону, на бегу всматриваясь в окна и молясь, чтобы Григорию зачем-нибудь понадобилось выглянуть. И вдруг увидела его на перроне! Стоит около шестнадцатого вагона и докуривает сигарету.
Лида ринулась вперед. Ей оставалось пробежать еще вагон, когда Григорий отшвырнул окурок и вскочил на подножку, откуда уже криком кричала проводница:
– Да заходи ты! Сейчас поедем! Бросай свою соску!
– Григорий! – закричала Лида.
Он выглянул из-за широкой спины проводницы, которая уже подняла ступеньку и махнула вдоль вагона своим желтым флажком.
– Лида?
Обращенное к ней лицо его омрачилось так, что Лида поняла: Григорий знает, о чем она хочет спросить. Знает вопрос, знает ответ на него… но не хочет отвечать.
Лида затопталась рядом с вагоном.
– Григорий, отчего… – Она вдруг стала задыхаться. – Григорий, скажите, как Сережа…
Он резким движением сдвинул в сторону эту толстую тетку в форме и свесился к Лиде, держась за поручень.
Лицо его было суровым.
– Не хотел тебе говорить. Но, видно, придется. Надо сказать! Короче, получил он это письмо и ночь не спал. Я-то знаю, моя койка на втором ярусе была, как раз над Серегой. Всю ночь тряслась наша связка: это он ворочался. А утром…
Поезд тронулся.
– Не высовывайтесь! – закричала проводница, но Григорий даже головы не повернул.
– Мы на лесоповале были, ну и накрыло его деревом. Думали, все, умер, нет же – отошел. Да ненадолго. Душа у него той ночью умерла, когда кровать тряслась. Я посулил ему – найду, мол, эту… расквитаюсь за все, что она с тобой сделала. А он… – Лицо Григория вдруг сморщилось, и Лида с ужасом увидела слезы в этих, чудилось, навсегда высохших глазах. – Он меня просил… он меня Христа ради молил не трогать ее… – Григорий громко сглотнул. – Поняла? Понимаешь теперь, что все это значит?!
Поезд двигался все скорей, Лида уже почти бежала, лицо Григория расплывалось перед ней.
– Прощай, все, не беги больше. Прощай, не держи на меня зла! А я брата твоего век поминать добром буду! – выкрикнул Григорий. – Поминать!
Лида выхватила из сумки газетный сверток.
– Григорий, возьмите! Это на поминки! Сережу помянуть!
Она не видела его лица – все плыло в глазах, но ощутила, как его твердая рука стиснула ее кисть – и приняла деньги.
– Спасибо тебе. Никогда Сережку не забуду! И ты не забывай! Прощай!
Лида остановилась, прижимая сумку к груди, задыхаясь.
– Девушка, не плачьте. Ни один мужик не стоит того, чтобы о нем плакали! – проговорил чей-то голос.
Лида рассеянно провела ладонью по лицу. Мокрые щеки, мокрые глаза. Да она и в самом деле плачет, оказывается…
Умные люди говорят: не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Ярослав мог бы усовершенствовать это выражение: не откладывай на будущий год то, что можно сделать в этом! С совершенно обалделым видом он стоял перед адресным бюро и пялил глаза на объявление:
30, 31 декабря 2002 года, 1, 2 января 2003 года – выходной день.
Мало того что хранители адресных тайн устроили себе совершенно неконтролируемую гулянку аж на целых четыре дня – они еще и были в патологических неладах с грамматикой! Не работают четыре дня – а выходной при этом один. Лихо…
Лихо-то лихо, а где теперь брать адрес Лиды? Это что получается? Нынче Новый год, а он даже не сможет поздравить любимую женщину?
Любимую?.. Это внезапно вырвавшееся из тайных глубин души слово поразило его едва ли не больше, чем объявление, отсекающее ему путь к Лиде.
Вот идиоты! Да как же они могли выдумать такое!..