— Тетя Дуня, мне в школу на собрание нужно.
Тетка молча накрыла на стол. Она все делала теперь молча. Васек слышал, как вчера вечером она сказала Тане:
— Он меня обидел, и я все ему буду делать официально.
Васек вздохнул: «Ну что ж, я тоже официально буду…»
Мазин перестал ходить на занятия к Трубачеву. С одной стороны, его мучила история с мелом и он чувствовал себя виноватым перед Васьком. С другой стороны, после злополучного урока он решил подтянуть Русакова и сам превратился в учителя, пригрозив Петьке, что будет считать его последним человеком в Советском Союзе, если он не научится отличать подлежащее от сказуемого и глагол от имени существительного.
Русаков сам понял, что ему никуда не деться от грамматики, и согласился заниматься.
Он хорошо знал, что если Мазин за что-нибудь берется, то «дело будет».
Занимались в землянке. Пообедав, порознь выходили из дому и окольными путями шли к пруду. Ноги проваливались В глубокий, рыхлый снег, вода доходила до щиколотки, пробираться к старой ели было трудно, но зато в землянке было сухо и уютно.
Мальчики отгребли от входа снег и прорыли вокруг глубокие канавы, чтобы дать сток воде. Усевшись поудобнее на мешке, они зажигали коптилку и начинали заниматься. Еще до урока Петя успевал рассказать товарищу тысячу новостей. Уже две недели в их доме жила молодая женщина, которую он называл мачехой. Мачеха пугала и интересовала Петю. Он всегда ждал от нее каких-нибудь неприятностей и рассказывал Мазину:
— Такую пыль в доме подняла! Всю мою кровать вверх тормашками перевернула. И чего ей там нужно было?
— Клопов, — изрекал Мазин.
— Может, конечно… А потом, смотрю, на мой стол чернильницу отцовскую поставила, ручку у отца сперла.
— Это что еще за слово у тебя? Говори по-русски.
— Ну, стащила…
— Смотри у меня! А то подумают — я тебя научил, — выговаривал Мазин.
— Ладно, — соглашался Русаков, — пускай стащила… Она вообще нас с отцом не различает: что ему, то и мне! — вдруг похвалился он.
— Различит, когда за ремень возьмется, — поддразнил его Мазин.
— Она сама не возьмется. Отца подучать будет… Она мне вот что один раз говорит: «Петя, может, ты за хлебом сегодня сходишь?» Видал? Думает прислужку из меня сделать!
— А ты хлеб ешь?
— Ем.
— Не ешь, — серьезно сказал Мазин.
— Почему это?
— Потому что она подумает, что ты из нее прислужку хочешь сделать.
Петя засмеялся.
— Ты всегда придумаешь чего-нибудь… А мне бы только одно наверняка знать: добрая она или злая? — задумчиво сказал он. — Почему это нельзя сразу человека узнать?
— Узнать, пожалуй, можно, — протянул Мазин.
— А как? — заинтересовался Русаков.
— Принеси ей дохлую кошку.
— Совсем дохлую?
— Не совсем… наполовину… чтоб еще мяукала… Или собаку. Одно из двух.
— И что?
— И посмотри: выкинет она ее или накормит. Кто любит животных, тот добрый человек, а кто их не жалеет, тот сам дрянь! — объяснил Мазин.
— Это верно… А где же мне эту самую дохлую кошку взять? Если поймать да заморить какую-нибудь? — сморщившись, сказал Петя.
— Ну, и будешь сам дрянь, — отрезал Мазин.
— Ну вот… а говоришь… Легче уж совсем дохлую достать, так ту и жалеть нечего, раз она уже все равно скончалась… А так… все кошки толстые, — припоминая всех знакомых кошек, говорил Русаков.
— Ну ладно! Выбрось все это из головы. Садись. Говори честно: чего знаешь и чего не знаешь?
— Что ты не знаешь, то и я не знаю, — расхрабрился Русаков.
— Ну-ну! Я не знаю — так догадаюсь, — важно сказал Мазин. — Тебе со мной не равняться. А по правде, обоим подтягиваться нужно. Скоро экзамен. Придется как-никак поработать.
Ребята взялись за учебу.
Положив на колени учебник, Мазин экзаменовал Русакова, тут же проверяя и свои знания.
Когда оба начинали скучать, Мазин говорил:
— Последнее предложение: «Коля стукнул Петю по шее». Разбирай.
— Нет, ты разбирай: «Русаков положил Мазина на обе лопатки».
— Раньше положи, — говорил Мазин, обхватывая товарища поперек туловища.
Начиналась борьба. Со стен летели пугачи и рогатки, мешок с сеном трещал по всем швам.
Ужинали порознь. Каждый у себя дома. Последнее время Петя стал разборчив в еде. Ворону пришлось выбросить, мороженую рыбу пустили в пруд на съедение ракам.
— Знаешь, Мазин, это кушанье как-то не по мне, — сознался товарищу Петя.
— А какие еще фрикадельки тебе нужны? — ворчал Мазин, очищая котелок от вороньих перьев.
Ложась спать, Мазин размышлял о жизни: «Учиться хорошо можно. В конце концов это не такое трудное дело. Отвиливать, пожалуй, труднее».
И он сразу решил за себя и за Русакова — хорошо подготовиться к экзаменам. История с мелом тоже повлияла на Мазина.
«В общем, все из-за одного лодыря вышло. Знай Петька грамматику — я бы не стащил мел. Не стащи я мел — Трубачев не поссорился бы с Булгаковым, вот и все… А какие товарищи были Васек и Саша! Трубачев и сейчас за Булгакова вступился, когда я сказал, что Сашка нюни распустил… Гм… А в общем, какая это дружба! Из-за одного куска мела все вдребезги! Я бы так Петьку не бросил. Эх, жизнь!»
Мазин был благодарен Трубачеву за помощь по географии. Бывая у Васька в доме, он сблизился с ним и привык к нему, а поэтому всю вину перекладывал на Сашу, да еще в самой глубине сердца сознавал и свою вину, которую, в свою очередь, перекладывал на Русакова, и, не в силах разобраться в этой путанице, засыпая, говорил:
— Эх, жизнь!
Васек торопился. На втором этаже школы, в пионерской комнате, окна были освещены.
«Работают уже!.. Скорей надо! Сегодня Белкин переписывает, наверно».
— Иван Васильевич, Митя пришел? — спросил он, пробегая мимо Грозного.
— Нет еще… Сергей Николаевич в учительской, — сообщил Грозный.
«Эх, а я опоздал!» — подумал Васек и, пробежав быстро по коридору, открыл дверь в пионерскую комнату.
Одинцов стоял посреди комнаты, держа в руках аккуратно исписанный листок. Ребята окружали его тесным кольцом. Увидев Васька, кто-то тихо сказал:
— Трубачев!
Все лица повернулись к Трубачеву. Одинцов тоже обернулся и машинально спрятал за спину листок.