Долго сидела Оксана над могилой. Давно разошлись партизаны, тихо было в лагере… Но вот шевельнулась ветка, зашуршал под осторожными шагами валежник, мелькнула в темноте одна, другая пара глаз… Оксана вспомнила, что не одному отцу и Матвеичу она была нужна. Много еще места для своих людей в ее большом материнском сердце!
Она встала, вытерла насухо слезы и, поклонившись, сказала свое обычное:
— Пойду пока…
В отряде Оксана познакомилась с Митей. Рассказала ему, что девочки живут у Миронихи, что она часто видела их, приходя на поляну, где они пасли коров. Митя ходил счастливый и все расспрашивал Оксану, как они живут, что делают, здоровы ли.
— Я их обязательно повидаю! Какая тяжесть у меня с души спала, Оксана Николаевна, вы и представить себе не можете!
Весть о смерти Матвеича и Николая Григорьевича потрясла Митю. Он знал, что ребята в ту ночь пошли на пасеку, и больше о них никто ничего не слышал. Митя не находил себе места.
— Если б Мирон Дмитриевич отпустил меня, — говорил он Оксане, — я б их нашел. Я все кругом обыщу!
Оксана обещала попросить Мирона Дмитриевича. Вспоминая Васька, она улыбалась и задумчиво говорила:
— Помню я его. Сердцем помню. Других-то меньше знаю, а его помню…
Смерть Вали была новым ударом для Мити. Оксана тоже знала и любила Валю, но, глядя на серое и осунувшееся лицо Мити, строго говорила:
— Распрямись, голубенок мой! А то насядет горе, и не сбросишь его никак. Подыми голову, Митя! Не поддавайся, голубчик!
Теперь Митя нетерпеливо ждал конца совещания. Мирон Дмитриевич обещал ему поговорить с Николаем Михайловичем и решить вопрос, как искать ребят.
Время тянулось мучительно долго. Митя пробовал пройти в палатку, но часовой сердито загораживал ему вход:
— Ты ж комсомолец, а не сознаешь. Приезжий человек тут присутствует, понятно это тебе?
В палатке решались важные дела.
— …Фашисты не должны догадаться, что отряд ушел из этих мест. Нужно время от времени давать им о себе знать и здесь. Кого вы оставите для этой цели, Мирон Дмитриевич?
— Люди у меня уже намечены. Человек двадцать я оставлю здесь с Костей.
Костя, неловко улыбаясь, встал.
— Я им покою не дам! — усмехнувшись, пообещал он.
Николай Михайлович внимательно посмотрел на Костю и улыбнулся. От улыбки глаза его сразу потемнели.
— Я помню вас, товарищи. Мы встречались на пасеке у Ивана Матвеича.
— Встречались, — со смущенной улыбкой ответил Костя. — Мы с Митей Бурцевым приходили, с комсомольцем.
— Помню, помню! — кивнул головой Николай Михайлович и обернулся к Мирону Дмитриевичу: — Еще кого вы решили оставить? Для связи с окрестными селами?
— Я думаю — Степана Ильича. Лучшего человека не найти.
— Правильно. А где находится семья Степана Ильича?
— Семья у него на хуторе. Жена с сынишкой еще раньше к своей матери ушла, в Горлинку, а мать его была здесь, но вчера я ее тоже туда отправил.
Николай Михайлович кивнул головой и сморщил лоб:
— А эта, другая женщина…
— Макитрючка? — подсказал ему Мирон Дмитриевич. — Эта у меня. Разведчица. Во всех операциях участвует. Боевая!
В палатку вошел Степан Ильич и грузно опустился на табуретку:
— Там Бурцев ждет не дождется.
— Да, Митя Бурцев! Вы мне что-то хотели о нем рассказать?
Степан Ильич, сжав свои большие ладони, придвинулся к столу:
— Тут, Николай Михайлович, такая история с московскими пионерами…
Мирон Дмитриевич затушил в пальцах горячий окурок и подсел поближе:
— Да-да, это дело спешное!
Николай Михайлович внимательно выслушал короткую историю Трубачева и его товарищей. Резкая складка легла на его лоб.
— Почему не вывезли своевременно? — отрывисто спросил он.
Степан Ильич начал объяснять.
— Позвольте… Трубачев? Что-то я слышал о нем от Ивана Матвеича. — Николай Михайлович провел рукой по волосам, нахмурился. — Это не тот рыженький мальчик, который кричал иволгой на пасеке, то есть сторожил нас? — спросил он вдруг с веселой усмешкой.
— Он, он! — обрадовался Степан Ильич.
— Вспоминаю. Я его однажды встретил в селе.
Перед глазами Николая Михайловича встали длинная улица, плетень и вспыхнувший до ушей мальчик, уступающий ему дорогу…
— Ну что ж! Надо немедленно что-то предпринять. Где Бурцев? Попросите его сюда!
Степан Ильич заторопился к выходу. Николай Михайлович повернулся к Мирону Дмитриевичу:
— В Макаровке остались девочки. Где они там живут? Кто о них заботится?
— Они живут у моей жинки, как родные. Там и мои ребята, конечно.
— А-а, у Ульяны Леонтьевны? — Николай Михайлович покачал головой. — Вашу семью нужно перевести в другое село.
Мирон Дмитриевич постучал по столу пальцами, нахмурился:
— Куда я их переведу?
— Это мы сейчас решим. — Николай Михайлович снова заглянул в свою записную книжку. — Переведите в Семеновку. Там наши люди. Село стоит в стороне. Фашистов там нет, да и вряд ли они туда заявятся.
Мирон Дмитриевич развел руками.
— Сделайте это немедленно! Я приказываю… — сухо повторил Николай Михайлович. — Оставлять их в Макаровке нельзя, да и не к чему — это опасно.
В палатку вошел Степан Ильич. За ним протиснулся Митя.
— Бурцев, — сказал Мирон Дмитриевич.
Митя вытянулся, козырнул.
— Есть Бурцев!
Степан Ильич ободряюще кивнул ему головой. Коноплянко поднял глаза и снова опустил их.
— Ну вот. Я все слышал, Бурцев, — сказал Николай Михайлович. — Мы с Мироном Дмитричем договорились. Командируем тебя на поиски твоих пионеров. Возьми верного человека и отправляйся. Доставишь их в отряд, а там мы постараемся их переправить через фронт. Понял?
— Спасибо, — дрогнувшим голосом сказал Митя. — Можно идти?
— Подожди. А с девочками как решим?
— В Макаровке только две девочки, я заберу их…
Николай Михайлович посмотрел на измученное лицо Мити, на мальчишескую шею, выступающую из выцветшей гимнастерки, и улыбнулся:
— Ну, тебе виднее. Бери их всех. Мирон Дмитрия как-нибудь переправит. Ступай.
Митя вышел.
— Золотой хлопец! Нужный в отряде человек, — сказал Мирон Дмитриевич.
Николай Михайлович поглядел на ссутулившегося в углу Коноплянко.
— Товарищ, Коноплянко! — мягко окликнул он. — Мы хотим дать вам ответственное задание.