Я не сдерживаюсь от искушения и останавливаюсь у того места, где совсем недавно один из боевиков пытался спуститься. Нет, извините. Одно неверное движение, и ты кувырком покатишься к подножию горы без единого шанса остаться живым.
Внизу продолжает дымиться сгоревший джип. Я смотрю на него несколько секунд, иду дальше вдоль склона и уверяю себя в том, что где-то здесь должна быть тропинка, более-менее безопасная для спуска.
К этому времени солнце успевает подняться высоко. Начинается настоящая жара, от которой меня спасает полутень, возникающая на некоторых отрезках пути.
В полутора километрах я наконец-то нахожу желаемый склон с дорожкой и осторожно спускаюсь по ней вниз. Вокруг никого. Я не вижу ни единого признака цивилизации. Это и радует, и пугает меня.
Дойдя до подножия горы, я изнываю от жажды. В горле пересохло. Достаю из скомканного женского наряда грелку с водой, почти горячей. Я приказываю себе быть экономным, так как предстоящий путь может оказаться весьма продолжительным. Не факт, что мне где-то по пути удастся пополнить запасы питья.
Впрочем, я до конца не понимаю, куда мне следует идти. Я ведь не бербер, как Агизур или его покойный отец. Я пустыню «читать» не умею. Для меня здесь все одинаково. Хотя карта здешней местности мне более-менее знакома. Не зря ведь в свое время поездил по всей стране с вакцинациями. Так что приблизительно я представляю, где сейчас нахожусь. Остается только решить, куда же мне теперь идти.
Ясно, что в Эль-Башаре делать нечего. Живых людей там нет. Поэтому я выбираю в качестве цели другой оазис — Эль-Шадуф. Если не ошибаюсь, отсюда до него километров сорок. В нормальных условиях это расстояние можно преодолеть пешком за восемь-девять часов.
Сколько понадобится времени в условиях пустыни, я даже боюсь предполагать. Однако идти все равно необходимо. Невзирая на палящее солнце и любые вероятные опасности, которые могут подстерегать меня по пути.
В Эль-Шадуфе, кроме всего прочего, должна быть связь с внешним миром. По крайней мере, мне хочется верить, что жизнь в этом населенном пункте продолжается, что его не коснулись ни лихорадка Эбола, ни кровавые лапы военного режима, захватившего власть в Хардузе.
Как только я прибуду туда, первым делом свяжусь с головным офисом нашей организации и расскажу все то, что должно стать достоянием широкой международной общественности. Необходимо срочно предупредить всех, что вакцина против вируса Эбола может стать оружием в руках фундаменталистов, инструментом для шантажа одних и вербовки других людей. Может, хотя бы смертельная опасность, грозящая нависнуть над всем миром, заставит наших боссов шевелиться чуточку быстрее!
Я иду по пустыне. Жара продолжается и не думает утихать. Солнце палит еще сильнее. Я перематываю голову на берберский манер, чтобы не получить тепловой удар.
Вокруг однотипные каменистые пейзажи, любоваться которыми лучше всего из автомобиля или самолета. Обязательно с кондиционером, включенным в салоне. Да! Я постоянно думаю о прохладе, стараюсь себе внушить, что все в порядке, испытание солнцем вот-вот должно завершиться. А оно все жжет и жжет.
Я даю себе зарок не прикладываться к емкости с водой чаще одного раза в час, но могу определять время опять же только по этому палящему палачу — солнцу. Насколько я прав в этом смысле, одному богу известно.
Я сам не замечаю, как пустеет первая грелка с водой. Мысли мои путаются. Я начинаю думать об одном, но тут же перескакиваю на другое. Потом напрягаю мозг, чтобы попытаться вспомнить, о чем размышлял вначале. В голове то параметры вакцины, разработанной Карским, то цифры номера телефона головного офиса Красного Креста и Полумесяца, то еще черт знает что.
Вдобавок ко всему этому меня мучает неодолимое желание вдоволь напиться. Рука несколько раз машинально лезет за второй грелкой с водой.
Но я пока еще могу вовремя опомниться и остановиться. Запасы воды отнюдь не бесконечны. Умереть здесь от обезвоживания я не намерен. Я включаю все резервы своей воли и продолжаю идти. Регулярно посматриваю, где находится солнце. Корректирую свой путь. Надеюсь, что нигде не ошибся и двигаюсь в правильном направлении.
День потихонечку заканчивается. Солнце заходит. Жара медленно спадает. Я чувствую некоторое облегчение. Знаю, что несколько часов после заката идти будет относительно комфортно. Особенно если сравнивать с этим ужасным дневным переходом по пустыне.
Ночь же, как обычно случается в этих широтах, обещает быть холодной. Я еще не знаю, как справлюсь с этим испытанием. Однако мне известно другое — за день я прошел всего лишь около десяти километров.
Если дело будет и дальше продолжаться таким же образом, то мне придется топать по этим раскаленным пескам и камням еще три дня. На такой срок у меня нет ни воды, ни питания. Нужно что- то придумать. Но пока у меня ничего не получается. Голова трещит. В животе с утра, кроме воды, ничего не было.
Я добредаю до нескольких высоких острых камней, осматриваюсь и останавливаюсь там на привал. Усаживаюсь на лежащий плоский камень, достаю банку тушенки и нож. Несколько минут я просто держу то и другое в руках и тупо хлопаю глазами.
Руки дрожат. Причины такой беды мне непонятны. Я списываю это на усталость, принимаюсь вскрывать банку ножом и едва-едва, с горем пополам справляюсь с этим делом.
Мясо в банке за время перехода успело нагреться настолько сильно, что и до сих пор остается теплым. Я выковыриваю его ножом, намазываю на сухарь и только потом жую. Я радуюсь этой нехитрой еде и тому, что банка с тушенкой небольшая. Можно сразу все съесть, а не тащить с собой, рискуя, что мясо испортится по пути.
Покончив с тушенкой, я делаю несколько глотков воды. Это мало утоляет мою жажду. Мне хочется пить еще и еще, но нельзя. Причина известна.
Я прячу емкость с водой и начинаю внимательно осматривать себя. Теперь я подозреваю, что переход по пустыне дался моему организму куда более дорогой ценой, чем мне казалось еще недавно.
Я ощущаю жжение на тех участках тела, которые по какой-то причине оставались на время открытыми, пытаюсь рассмотреть хотя бы некоторые из них и вижу красные пятна ожогов. Солнце старалось не зря.
Но я до конца не понимаю, каким образом получил некоторые из ожогов. Я ведь не раздевался и нарочно не выставлял себя в таком виде под солнце. Да, мысли путались, но в целом мне посчастливилось оставаться в памяти на протяжении всего пути. Сознание я ни разу не терял. Или как?
Я задумываюсь и прихожу к выводу, что вряд ли. Потеря сознания отразилась бы на мне еще хуже. Неизвестно, где я был бы сейчас, если бы со мной действительно случилось такое.
Вопрос о появлении отдельных ожогов остается открытым. Однако я настолько сильно измотан, что искать в данный момент ответ на него мне попросту не хочется.
Вдобавок ко всему у меня болят ноги. После спуска с горы мне ни разу не довелось где-то присесть хотя бы на минуточку, поэтому ступни мои уже сбиты. Бредя по пустыне, я не единожды натыкался на камни. Моя обувь за день перехода почти полностью превратилась в ошметки.