– Да. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее, немедленно приехал в клуб «Ла ви он роз» – это на Алексеевской, как раз напротив рынка, – и привез… – Лида нервно сглотнула: – Привез те фотографии, помнишь? С негром…
– Чт-то? – тихо, с запинкой спросил Струмилин. – С негром?
– Скажи ему про негативы, про негативы! – сунулась к трубке Лада Мансуровна, но Лида уже нажала на сброс.
– Про негативы! – закричал и Семен, и Лида угрюмо кивнула:
– Да вы что, не знаете? «Негры» – это и есть негативы, еще со времен черно-белой фотографии осталось такое название.
– Так что? Приедет он? – нервно комкала свои смуглые, с отличным маникюром пальцы Лада Мансуровна.
Лида как загипнотизированная ловила взглядом блеск ее колец:
– Не знаю…
Ну в самом деле, откуда ей знать! Она могла только надеяться… но даже на это уже не осталось сил. Как-то вдруг, волной, нахлынула страшная слабость, в висках забили молоточки, голова закружилась. Она никогда не пила столько, стакан самогонки и мужика поздоровее с ног собьет, а она ведь и так еле держалась. Мелькнуло сожаление: вот сейчас уснет прямо в кресле – и не узнает, примчится ли ей на выручку странный парень с прищуренными серыми глазами и русыми волосами, так смешно, по-мальчишески взъерошенными над лбом.
– Не спи, замерзнешь! – донесся до нее злой голос Лады Мансуровны, и в следующее мгновение Булка выдернул Лиду из кресла. – Хочу тебе кое-что показать.
Ее выволокли в коридор, но тут же пришлось прижаться к стене: мимо проехала каталка, на которую горой были навалены неодетые манекены, вповалку – мужского и женского рода. Лиду замутило: все это почему-то напомнило ей морг. Как будто трупы развозят после какой-то страшной аварии.
Внезапно из глубины тел послышался глубочайший вздох, словно один из трупов внезапно очнулся от летаргического сна. Лида невольно вскрикнула, однако ничего страшного не произошло: просто один манекен, оказавшийся резиновым, вдруг лопнул и из него с шумом начал выходить воздух.
– Выкинь этого придурка! – рявкнула Лада Мансуровна, уничтожая взглядом работягу, везущего каталку. Тот кивнул и проворно свернул за угол коридора.
А Лиду протащили несколько шагов вниз по ступенькам, и Лада Мансуровна резко распахнула какую-то дверь:
– Полюбуйся!
Запах краски, от чего Лиду мутило, стал сильнее. Широко открытыми глазами она вглядывалась в просторное помещение с небольшим возвышением вроде сцены.
Здесь работали несколько человек. Кто-то поспешно сдирал со стен полосы черных, с золотой искрой, дорогих обоев, кто-то соскребал мастерком остатки бумаги, выравнивая стену, кто-то размешивал в деревянном ящичке бетон, кто-то работал кистью.
– Ну как? – злорадно спросила Лада Мансуровна, приближая лицо к Лидиному лицу. – Не было ничего, нет и не будет! Лопнуло все, поняла? Пшик – и сдулось, как тот манекен! Впечатляет?
Та только пожала плечами.
Неизвестно почему, это страшно разозлило Ладу Мансуровну. Не совладав с собой, она коротко взвизгнула – и наотмашь ударила Лиду по лицу.
Как нарочно, Булка, помогавший ей удержаться на ногах, разжал руки именно в эту минуту. Девушка рухнула на пол и осталась лежать недвижимо.
Семен с обеспокоенным видом нагнулся над ней, но тотчас кивнул:
– Ничего страшного. Дрыхнет!
– Ну и пусть валяется. – Лада Мансуровна окинула пренебрежительным взглядом голубой костюм, на который оседала серая цементная пыль. – По-моему, ей надо отдохнуть!
* * *
Теперь, справившись с Иркой, нужно привести в чувство Диму – и это, понимала Аня, будет посложнее. Но на подготовку имелось две недели. Две недели – чтобы обдумать ситуацию, выработать и тактику, и стратегию, и все прочее, что полагается в таких случаях!
И вот настал день его возвращения. «Метеор» из Николаевска прибывал в восемь вечера, и Аня заранее уговорила Нонну сводить Ирку сегодня в кино, вернее, свозить – аж в Южный микрорайон. В тамошнем кинотеатре как раз показывали «И дождь смывает все следы» – любимый Иркин фильм. Чушь чушайшая, но эта барачная девица обожала смотреть на заграничные роскошные интерьеры.
Вернуться Нонна с их подопечной должны только около десяти. И это хорошо. Ане не хотелось рисковать: вдруг Дима, ошалев от любви, сразу побежит проведывать Ирину. А так понюхает пробой – и воротится домой.
Конечно, она могла бы встретить его на пристани и за ручку приволочь в супружескую постель. Однако это шло вразрез с ее генеральным планом, поэтому Аня заставила себя остаться дома, считая минуты и уповая лишь на то, что Дима, который, как многие невзрачные люди, весьма франтоватый, не позволит себе появиться перед Ириной в старенькой энцефалитке, несвежей рубашке и потертых брюках, заправленных в кирзачи, а потому для начала завалится домой. Он и завалился – чтобы обнаружить жену в постели, но не призывно раскинувшуюся, а бледную и слабую. Запах валерьянки, стоявший в комнате, мог бы свести с ума всех окрестных котов, и Дима, конечно, испугался.
– Что случилось, Анечка? – закричал он, елозя ногой об ногу и пытаясь скинуть кирзачи.
Аня залилась слезами. Ей никогда не стоило труда заплакать, ну а теперь, когда нервы сделались как истертые веревки, слезы вообще лились рекой.
Дима кинулся ее успокаивать. Способ успокоения был отработан всей их долголетней семейной жизнью, очень приятный способ, и Аня не стала от него отказываться, тем более что запах дыма, костра, тайги всегда чрезвычайно возбуждал ее. Ну а Дима две недели предавался вынужденному воздержанию, и совершенно неважно, чей образ маячил перед его зажмуренными глазами, пока он исступленно любился с родной женой.
В конце концов, утомленно прильнув щекой к груди мужа, Анечка шепотом открыла ему постыдную причину своего недомогания и слез.
Оказывается, Ирина сразу после отъезда Димы закатила Ане страшную сцену. Она, дескать, все обдумала – и решила расторгнуть их договор.
– То есть? – спросил Дима мгновенно охрипшим голосом, и рука его, обнимавшая Анино голое плечо, дрогнула.