Фома Степкин поправил галстук и решительно зашагал к воротам. Он был очень доволен, поскольку, во-первых, ловко обманул этих грубых охранников, которых навязал ему еще более грубый Застенов, во-вторых, он уже предвкушал будущее свидание, и это сладкое чувство окрыляло Фому. Такой юный мускулистый…

– Дорогу! – грозный рык заставил Фому шарахнуться.

Здоровенный мужик в окровавленном халате проволок мимо ободранную коровью ногу.

Фома, брезгливо поморщившись, поглядел ему вслед. И даже пожалел, что смылся от телохранителей. Ух, они бы накостыляли хаму!

Степкин вздохнул и бочком, стараясь не замарать костюм, начал протискиваться между грузовиком и створкой ворот… И тут грузовик тронулся.

Фома тоненько взвизгнул и прижался к створке, забыв о костюме. Но заляпанный грязью борт фургона медленно прополз мимо, даже не задев Степкина. Фома вздохнул с облегчением.

«Вот растяпы, – подумал он. – Даже дверь не закрыли».

И тут из фургона метнулась рука, ухватила Фому за дорогой галстук с золотой заколкой и мигом втянула в фургон.

– Есть козлик! – радостно изрек Салават, широким движением запулив перепуганного Фому в груду коровьих туш. – Ме-е-е!

Степкин судорожным движением ослабил галстук, ощупал шею… И подскочил, обнаружив, что лежит между коровьих ребер.

Подскочил – и оказался в крепких мужских объятьях. Увы, никакой радости от этого он не испытал. Мужчина явно не относился к тому типу, что нравился Фоме. Не удивительно. Вряд ли нашелся бы гомик, которому понравился бы Череп. Разве что – гомик-некрофил.

Фома судорожно открыл рот, но из горла вместо истошного крика вырвалось жалкое сипение.

– Не надо кричать, – бесцветным голосом произнес Череп. – Язык отрежу.

И перебросил пленника Салавату, который к этому времени уже закрыл двери и включил бледную лампочку под крышей фургона.

– Стреножь его, – сказал Череп.

– Зачем? – Салават ухмыльнулся. – Он тихий.

И отшвырнул Фому к стенке.

Степкин забился в угол и, цепенея от ужаса, глядел на двух страшных людей с гладкими черепами, в забрызганных кровью халатах. Да и люди ли они? Чем больше Фома на них глядел, тем больше в этом сомневался. Люди такими не бывают! И еще эти страшные окровавленные туши…

Салават присел на корточки.

– Ты, чушок, на железе не сиди! – сказал он. – Попку отморозишь. Такую попку беречь надо! – и разразился хохотом. – Острый восточный блюдо знаешь?

Фома быстро замотал головой.

В руке страшного человека непонятно как оказался здоровенный тесак.

– Острый восточный блюдо! – гаркнул он, вертя тесаком перед самым носом бедного педика. – Ножик в жопа! А? – и опять разразился ржанием.

Глаза у Фомы стали совсем белые, мир закружился, и Степкина накрыло спасительное беспамятство. Он даже не услышал, как Череп бесстрастно сказал напарнику:

– Оставь его, Салават. Обгадится.

Отвлекающий маневр Евгения Бессонова был выполнен безукоризненно. Но он никак не мог предположить, что этот маневр вызовет прямо противоположный эффект.

Глава двадцать седьмая

Телефончик Вени Застенова затрендел в самый неподходящий момент: когда Веня, вдумчиво и обстоятельно употребял по прямому назначению белокурую крошку, числившуюся инструктором массажного кабинета в соседнем санатории. Поскольку в инструкциях по этим видам массажа Веня не нуждался, то он просто возлежал, раскинувшись, на краю бассейна, отделанного белой полипропиленовой пенкой и, щурясь от солнца, с удовольствием наблюдал, как, подрагивая грудками, лихо скачет юная массажистка. Наблюдал и ощущал, разумеется. Вообще-то у них было своеобразное пари. Если выигрывала девочка, то она получала приз – зеленую стошку. Если выигрывал Веня… В общем-то он и так, без всякого пари мог делать с ней все, что пожелает. Но Веня любил пари. И в этом он пока лидировал: девочка уже вся лоснилась от пота, а Застенов еще вполне контролировал ситуацию. И долго мог контролировать. Этому приколу его научил Юматов, заслуженно считавшийся в среди хлебаловской братии заслуженным обергросстрахтермейстером.

В общем, звонок оказался совсем некстати. А то, что услышал Веня посредством мобильной связи, – и вовсе некстати, поэтому он жестом велел девочке слинять и лишь после этого потребовал от собеседника повторить сказанное. Тот охотно повторил.

– Объясни своему хозяину, Стена, что чушкарек его – у нас. Просто, чтоб он был в курсе, а то слишком залупонистый он стал, твой хозяин.

– У кого это, у нас? – взвился Застенов. – Ты обзовись, мать твою!

– А ты пошевели извилиной, Стена, – издевательски посоветовали в трубке. – Глядишь, и сам допрешь.

Веня промолчал. Он прикинул, чем может обернуться для Хлебалова похищение секретаря, – и похолодел. Фома знал все. Ну, почти все. А в том, что мсье Степкин, стоит его чуть прессануть, запоет, как канарейка, Веня не сомневался.

– Ладно, Стена, учитывая твою умственную слабость, кидаю подсказку: вспомни, с кем твой борзой шеф в последнее время неуважительно обходится? Ну, дотумкал?

– Ты имеешь, козел! – процедил Застенов и отключился.

А телефон тут же задринькал снова.

– Стена, ты? – завопили в трубке. – Нас гасят, Стена! Хожняка грохнули! Наших половину грохнули! Выручай, Стена!

– Кто? – заревел Веня. – Кто вас гасит?

– Как кто?! – взвыли по ту сторону. – «Тигры», бля! Ты слышишь, слышишь? Стена-а!

Веня в ярости шваркнул трубкой об пол. Упругая пенка смягчила удар: «труба» уцелела. И это было хорошо, потому что телефон Вене был остро нужен.

Но Хлебалову он звонить не стал. Смысл? Григорьич только орать будет без толку. Хозяину не жалобы нужны, а положительные результаты. И Веня даст результаты. На прямую драку идти нельзя – «тигры» сильнее, и на своей территории. Но ответить подлянкой на подлянку – это реально. Тем более что у Стены уже был конкретный вариант.

Веня натянул шорты и набрал номер дежурного:

– Рябого через пятнадцать минут ко мне в кабинет! – приказал он.

Сам Застенов появился в кабинете немного раньше и ввел в компьютер свой личный код. Нужное ему досье оказалось небольшим, но содержащим практически все, что нужно. К приходу Рябого он распечатал две странички: фотографию с личными характеристиками объекта, график перемещений и пару телефонов охранников, которые удалось выяснить. Кроме того, он переговорил с охраной Фомы и выяснил, как эти лопухи его потеряли. Пошел отлить – и пропал. Причем не с чужой помощью, а самостоятельно, смылся через кухню. А трем оболтусам даже в голову не пришло, что «тело» может удрать по собственной идиотской прихоти.

– Что, парень, подняться хочешь? – спросил Веня, когда в кабинете появился Рябой.