– Да нет же! Синицына девушка! – чуть повысил голос охранник. – Ее вызвали, фирма, где она работает, в соседнем микрорайоне. Нонна ей позвонила и сообщила. Она приехала, когда труп уже увезли.
– И чего она тогда здесь сидит? – не понял Грибов.
По его разумению, девица должна была сейчас мчаться вдогонку за телом любимого, а она сидит себе на скамеечке и с места не двигается.
– Да плохо ей было, нашатырь под нос совали, капли какие-то давали выпить. Теперь вот отходит.
– А-а, понятно.
И он тут же взял курс на парочку.
– Добрый день. – поздоровался Грибов, подходя к ним вплотную. – Старший оперуполномоченный Грибов Анатолий Анатольевич, вы можете сейчас говорить?
– Что? – Девушка вздрогнула и медленно подняла на него глаза. – Говорить? О чем?
– Вы девушка Виктора Синицына? – Он даже за удостоверением в карман полез, настолько растерянным был ее взгляд.
– Она его жена, – поправил здоровенный парень, тут же представился и пояснил: – Гражданская жена… Мальина Виктория. А я начальник охраны в фирме, где она работает. Нас вызвали звонком сюда.
– Вас или ее? – уточнил с глумливой ухмылкой Грибов.
Девушка была очень симпатичной, и проявленное сочувствие секьюрити стало Грибову вполне понятно.
– Вызвали ее, а я вызвался сопровождать, – набычился моментально тот, наверное, понял, куда клонит опер. – Нельзя же было ее одну отправлять в таком состоянии.
– Нельзя, – согласился Анатолий и присел рядом с Викторией на скамейку. – Как вы? Может, вам помощь врачей требуется?
– Нет… – она очень медленно покачала головой. – Они же не вернут Витю, врачи ваши! И никто уже не вернет!
Логично, конечно, но не мешало бы ей снова понюхать нашатырь, слишком уж заторможенной она выглядела. Плакала бы там, билась в рыданиях, орала, теряла сознание или цеплялась за своего сопровождающего, оно понятно было бы и объяснимо вполне. Но так вот сидеть недвижимо, глядя в одну точку, и не реагировать ни на что…
Реакция малопредсказуемая, за ней могло последовать все, что угодно.
– Слушайте, Виктория, давайте выйдем на воздух, – предложил вдруг Грибов и, не дожидаясь ее согласия, потянул девушку за рукав шубки на улицу.
Ему важно было поговорить с ней. И поговорить именно сейчас, когда она еще не успела собраться с мыслями. Когда каждое ее слово будет откровением, не успев подвергнуться тщательнейшему анализу. Вот поговорит с ней, а потом уже и Елене станет звонить. Заждалась небось звонка от него, потому что ее именинник заждался.
На ступеньках под навесом кучковались сотрудники, курили и что-то вполголоса обсуждали. Тут не поговоришь. Пришлось пройти до стоянки машин. Там было безлюдно, зато ледяной ветер хлестал, будто сбесился. Ему, Грибову, что, он в теплой куртке с капюшоном, карманы опять же глубокие, руки сразу спрятал. А вот Виктория в распахнутой шубке без шапки и перчаток промерзла до такой степени, что щеки посинели, но, кажется, даже не заметила этого. А этот оруженосец ее куда-то смылся деликатно! Пришлось Грибову застегивать на девушке шубку, поднять воротник повыше.
– Так-то лучше, Вика, – пробормотал он. – А то простуду схватите, а вам сейчас на ногах надо держаться.
– Зачем? – не поняла она.
– Затем, чтобы проводить своего мужа в последний путь, – произнес Грибов. – У него есть родственники?
– Тетка в Иркутске, – шепнула она, часто заморгав. – Она старая, вряд ли приедет. Далеко и дорого!
– Понятно… Скажите, Вика, вы не ссорились?
– Мы?! Да вы что?! Мы не умели это делать! У нас все было… Все было так… – Голос ее задрожал, и губы тоже, и сама она вдруг начала сотрясаться мелкой дрожью. – Все было так хорошо! Мы никогда не ругались, спорили и то редко. Мир, покой и согласие! Эти два года, что мы жили вместе, были самыми счастливыми для меня. Вам не понять, как такое может быть, да?
– Ну… Ну, почему же, я все понимаю, – осторожно заметил он, а в душе подосадовал.
А ведь не понимал он, что такое может быть, не понимал! У него вот лично всегда находился повод для мелкой склоки. Всегда было место неудовольствию. Что-то да не устраивало либо его, либо ту, которая находилась с ним рядом. Какая-то червоточинка всегда появлялась в их отношениях, которые поначалу складывались вполне. И кончалось все только потому, что из крохотной червоточинка эта превращалась со временем в громадный уродливый нарыв. И происходило все это как-то стремительно. Уходило на все про все от месяца до полугода. А тут два года безоблачного счастья!
Грибову в самом деле понять и прочувствовать все это было сложно. И еще сложнее было понять, с чего это парень, будучи таким счастливым, вдруг в петлю полез. Может, его личное понятие счастья несколько разнилось с понятием счастья этой милой девушки? Как там у одной поэтессы: я придумала себе любовь и уверовать в нее сумела. Так, что ли, получается?
– Вряд ли вы поймете, – вдруг произнесла Виктория, глянув на него снизу вверх.
– Почему это?
Внутри у него тут же все вздыбилось возмущением, скажите пожалуйста, рожей он, что ли, не вышел?!
– Вы не производите впечатления счастливого человека, – грустным голосом ответила Виктория, пряча лицо в воротник, и пискнула потом оттуда: – Извините за прямоту.
А он тут же так разобиделся, так разобиделся, что едва сдержался от справедливого упрека.
«Чего же тогда, – хотелось ему сказать, – твой счастливый в петлю полез? От счастья величайшего? Или оттого, что таковым выглядел? Что заставило его поступить так с собой и с тобой заодно? Он же написал, что сам!..»
– Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – вдруг проговорила она, внимательно глядя на него.
– О чем же?
– Вы думаете, что я вру! Вру про наше с Витей счастье! Если бы он был со мной счастлив, думаете вы, он не сделал бы с собой такое…
Она заплакала, пряча лицо в воротник шубы.
– А как я должен думать? – грубее, чем нужно было, спросил Грибов.
Ему хотелось встряхнуть ее, да и злился немного из-за того, что все его мысли на физиономии отразились. Разгадала ведь? Без труда разгадала!
– Как угодно, но только не так! – всхлипывая, отозвалась Виктория. – Он не мог! Это не он!
– Это самоубийство, Виктория. Он написал предсмертную записку…
– Дайте мне ее прочесть! – потребовала она. – Я узнаю его почерк из сотни других!
– Он распечатал ее на принтере, – помявшись, признался Грибов. – На своем рабочем принтере.
– Это чудовищно! – Вика внезапно встряхнулась, откинула воротник от лица и округлила глаза. – Это же чудовищно, как вы не понимаете!!!
– Что я должен понять?
Грибов уже начал томиться от бессмысленности беседы. Может, он в их отношениях разобраться не смог, но уж то, что у девицы вот-вот начнется истерика, понимал. Так что разговор пора было сворачивать.