– Пять утра, милая. – Он хитро ухмыльнулся ей из-под усов. – А ты чего думала?
– А я думала, что вечера… – Эмма озабоченно уставилась на проулок, ведущий из их двора на соседнюю улицу, которая, в свою очередь, выходила на проспект. – А как же мальчик… Так вы его и вправду не видели? Ну не мог же он мне присниться!
– Пацана и впрямь не видел. – Дворник приложил древко метлы к сердцу. – А вот машина стояла прямо против подъезда. Шикарная машина. Японская, по-моему. А там шут ее знает. Постояла, значит, постояла и уехала. Потом ты голышом выскочила. А чё за пацан-то?
– Маленький такой. – Эмма отняла наконец руки от плеч и показала ему, какого роста был ее ранний гость. – Денег просил.
– А-ааа, тогда все понятно. Ты особенно голову-то себе не забивай. – Дворник вновь принялся поднимать пыль над высушенным летним солнцем асфальтом. – Эти побирушки совсем обнаглели. Мало им вокзалов и переходов подземных, стали теперь порядочных граждан и дома доставать. И надо же было до такого додуматься: малыша в пять утра погнать на заработки. Ничего святого нет за душой, совсем ничего…
Он продолжал еще что-то гудеть в свои прокуренные, давно потерявшие цвет усы, когда Эльмира развернулась и вошла в подъезд.
Что же на самом деле это было? Пять утра. Ребенок на ее пороге. Просит денег. Затем исчезает, видимо, его увезли на иномарке. Так имело ли смысл гонять дорогую машину, которая не дизтопливом заправляется и даже не дешевым бензином, ради двух сотен рублей? Что-то Эмме во всем этом показалось странным. Хотелось бы, конечно, очень хотелось верить в ту версию, что моментально выстроил пару минут назад вислоусый дворник, но не получалось.
Эльмира вошла в лифт и, нажав кнопку, медленно поехала наверх. Ступни ног замерзли, хотя на дворе лето, и покрылись пылью. Бежать сломя голову босиком, раздетой, в пять утра за незнакомым мальчиком…
Она в который раз тяжело вздохнула и недоуменно покачала головой, медленно подбираясь к ответу на поставленный самой себе вопрос. Зачем она стремглав бросилась за ним? За незнакомым ребенком… Стоп! Вот оно. Нащупалось! Он назвался Веней. Так звали… Так звали того далекого, любимого, бросившего ее одну на произвол судьбы и на милость ее врагов несколько лет назад. Того парня, что жил в доме напротив, на которого она по крупицам собирала досье, ведя наблюдение за его жизнью в подзорную трубу…
Вениамин… Красивый, как бог, и подлый, как дьявол. Может быть, именно его предательство помешало ей потом обрести счастье в браке с Данилой. Может, именно этот комплекс брошенной и обманутой незримо преследовал ее, изводя подсознание извечным «никому не доверяй». Может быть, только из-за этого она была так зажата все эти пять лет, боясь дать волю чувственности, пытаясь тем самым застраховать себя от новой боли и разочарований.
Да, точно. Эмма едва не рассмеялась вслух от внезапно обретенного облегчения. Вот вам и подтекст ее импульсивного поступка. Пять утра – не лучшее время для того, чтобы быть сообразительной. А тут еще такое…
Лифт лязгнул дверцами, выпуская ее. Эмма подошла к распахнутой двери своей квартиры и опасливо заглянула внутрь. Почему ей снова везде мерещатся призраки? Точно, пора к психиатру. Не могла же она услышать при шуме раздвигающихся дверей кабины, что кто-то ходит по ее квартире да при этом еще и чем-то погромыхивает. Конечно, не могла. Эмма зашла домой и нарочито громко хлопнула дверью. Словно этот грохот способен был заставить всех нечистых разбежаться по углам и притаиться там до лучших времен, когда она будет слаба перед страхами. А сейчас она была сильной и бесстрашной. Выползшее из-за горизонта светило настойчиво обшаривало лучами каждый уголок ее квартиры, прогоняя ночные тени.
– Будем пить кофе, – обращаясь непонятно к кому, громко произнесла Эмма и взяла курс на кухню.
Но стоило ей взять в руки турку и пустить из крана струю холодной воды, как на плечо ей опустилась чья-то до омерзения холодная ладонь и голос, узнать который она уже была не в состоянии, вкрадчиво произнес:
– Может быть, ты мне объяснишь, что это такое, дорогая?..
Она не ухнула в обморок, хотя к тому имелись все предпосылки. Не двинула визитера туркой по башке. Она медленно-медленно повернулась, так же медленно подняла глаза на мужчину, лишившего ее способности ощущать себя нормальным человеком. И лишь тогда, набрав полные легкие воздуха, проорала:
– Какого черта, идиот?! Какого черта ты пугаешь меня в пять часов утра?! И откуда, черти бы тебя побрали, ты здесь взялся?!
Данила, а это был он, минуту фокусировал свой взгляд на ее разгневанном лице, затем обреченно покачал головой, что на языке жестов должно было означать, что она совершенно безнадежна, и лишь затем почти ласково пропел:
– Вообще-то я здесь живу, если ты еще об этом не забыла.
– Что-то непохоже, чтобы ты здесь жил. – Она выразительно оглядела его сверху вниз. – Для пяти часов утра ты выглядишь слишком уж… пижонистым и вообще… твое присутствие здесь как-то не к месту.
Других слов она не нашла, да и не пыталась. Не показывать же ему, как поразил ее в самое сердце смокинг, сидевший на нем, как влитой. Словно всю свою жизнь ее Данила только и делал, что посещал великосветские рауты и вечеринки.
Ей вдруг так захотелось дотронуться до его зализанных в хвост волос. Так вдруг захотелось уткнуться носом в его грудь и разреветься, выплакать все свои страхи и сомнения, что вгрызались в ее мозг огненными сверлами.
Но сделать это было нельзя по нескольким причинам, тем более что смотрел он на нее сейчас взглядом, совсем не располагавшим к нежности.
– Мой внешний вид вполне соответствует времени, дорогая, а вот где ты шляешься в таком виде?
– Я? – на всякий случай переспросила Эмма, сжимаясь в комочек.
– Да, ты, ты не ослышалась. – Он недобро хмыкнул и вполголоса чертыхнулся. – Мужик, понимаешь ли, возвращается домой…
– Под утро, – колко вставила она.
– Пусть так! Он возвращается… все же и что застает?
– Что?
– Открытую настежь квартиру, непонятно откуда возвращающуюся почти нагишом супругу. – Данила выразительно посмотрел на ее пыльные ступни. – И под занавес находит на столе вот это. Что это, милая?!
Он потрясал перед ее носом большим конвертом из плотной коричневой бумаги. Пухлым, объемным конвертом – точной копией того, что она получила заказным письмом день назад. Только тот, что находился сейчас в руках у Данилы, не был надорван. Он был целехоньким и свеженьким, словно только что заклеенным. Она могла поклясться, что слышит, как хрустит в сильных пальцах мужа плотная бумага этого послания. Или, может, это ее мозги пытаются переварить информацию, ворочаясь с чудовищным хрустом.
– Что это? – повторил Данила, зорко отслеживая ее реакцию.
– Что это? – попугаем откликнулась Эльмира и икнула от страха, отводя руки назад и хватаясь за край мойки, чтобы, не дай бог, не свалиться бесформенным кулем к его ногам.