– Ничего себе! – только и смогла она вымолвить вновь и, обойдя стороной только-только распакованную мебель, двинулась в кухню. Там ее ждал еще один шок. – Теть Зин, ты что, в «Золотом ключике» джэк-пот хапнула?! Откуда такое богатство?!
– Тебе что?! – Соседка сегодня явно была не в себе. Двинув на Эмму усохшей грудью, она принялась теснить ее к выходу, попутно приговаривая: – Ступай, ступай отсюда, Эмка. Некогда мне. На вот…
Тетя Зина сунула ей в ладонь скомканную бумажку и продолжила наступление. Все это выглядело не то что странно, а просто дико. Во-первых, сколько себя помнила Эмма, столько помнила вечную нужду, в которой проживала соседка. Ее сатиновый синий халат и кожаные тапочки, выданные по прежнему месту работы, где она всю жизнь протрубила техничкой, постоянно мелькали во дворе. Тапочки сменялись войлочными сапогами (в зависимости от времени года), но халат неизменно выглядывал то из-под фуфайки, то из-под старенького, сотню раз перелицованного пальто. И тут вдруг… Откуда, спрашивается, ей нанесло денег на покупку нового кухонного гарнитура, велюровой – пусть и не запредельно дорогой – мебели? А микроволновка?! Ей-то она зачем, коли не так давно сгребала куски булки с ее стола, а главное – откуда?! И опять же это «гостеприимство»… К тете Зине любой жилец их подъезда в любое время суток мог зайти за стаканчиком соли или горбушкой хлеба просто потому, что не хотелось топать в дежурный магазин. Она никому и никогда не отказывала. А тут вдруг выгоняет…
Эмма, подталкиваемая в спину сухонькими кулачками тети Зины, сделала несколько послушных шагов в сторону входной двери и вдруг заупрямилась. Остановилась, повернулась к ней лицом и, снова обойдя ошеломленную старушку стороной, прошла в комнату. Там она сгребла в сторону бумагу, коей был прикрыт добротный угловой диван, села на него и закинула ногу на ногу.
– Ох и наглая! Ох и наглая! Радикулит у меня, отдыхать хочу! Уходи!!!
Тетя Зина попыталась изобразить праведный гнев, но ей это не удалось. Страх… Вот что моментально вспыхнуло в ее побитых жизнью глазах. Именно от него затрясся ее заострившийся вмиг подбородок. Именно из-за него она старательно прятала от гостьи вибрирующие руки, закутав их в линялый передник.
– Уходи, Эмка! – почти взмолилась старушка какое-то время спустя и почти убедительно всхлипнула. – Христом богом прошу, уходи! Может, мне и жить-то осталось всего ничего, так дай дожить спокойно. Дай насладиться роскошью! Ты вон с рождения в ней купалась, оттого и ценить не научилась, а я лаптем щи всю жизнь хлебала. Коли снизошла на меня божья благодать, дай хоть попользоваться напоследок…
– Божья благодать или кое-что другое, теть Зин? Ты бога-то не гневи, – прервала Эмма всхлипывания старушки, когда та разошлась сверх всякой меры. – Скажи все как есть… Родственник, что ли, какой богатый сыскался, или наследство получила? Потешьте мое любопытство: кто блага такие раздает? Может быть, и я обращусь в это бюро добрых услуг, чтобы помогли мне с моими проблемами. У меня их сейчас вот!
Она выразительно провела ладонью над своей головой, продолжая внимательно отслеживать реакцию тети Зины. Она не обратила внимания на то, что ее собственное обращение к пожилой женщине перескакивает с «вы» на «ты» и обратно. Тут уж не до манер, тут главное вовремя заметить.
Так и есть, бабуленция побледнела, лицо ее сделалось почти пергаментным. А передник, в который она кутала кисти рук, заходил ходуном.
– Это делали вы! – не спросила, нет, вполне твердо обронила Эмма и, прервав судорожный клекот, вырвавшийся из горла тети Зины, ударила себя кулачком по коленке. – Кто вас подсылал ко мне с этими конвертами?! Ведь это вы мне их подбрасывали! Так?!
Тетя Зина обреченно кивнула, упершись подбородком в грудь.
– Сколько их было, тетя Зина? Четыре, пять?! Сколько вы оставили себе? Говорите честно, если действительно хотите насладиться благами, дарованными вам «божью благодатью», – не удержавшись, съязвила Эмма. – Так сколько?!
– Пять… – прошептала старушка и вдруг ухнулась перед ней на колени. – Не губи, Эмка! Не губи! Бес попутал! Лукавый меня натолкнул. Как открыла конверт-то, да как глянула внутрь-то, так и обмерла… Куда тебе столько-то?! У тебя же все есть! А мне хоть старые кости понежить на таких-то пуфах…
– Кто вам их передавал? – потребовала Эмма, силясь подавить брезгливое чувство к такому проявлению человеческой алчности. – Кто этот человек?! Это очень важно, поймите. На карту поставлены жизни, кстати, и ваша, может быть, тоже. Вы видели этого человека?!
– Нет, нет, нет, вот те крест! – Тетя Зина проворно вскочила с колен, забыв про радикулит, и принялась садить себя кулачком в грудь. – Всякий раз в почтовый ящик клали мне. Потом баба какая-то по телефону звонила. Оставляла мне эти… как их… инструкции. Во сколько отнести. Как подложить и все такое…
– В полночь позвонить в дверь – это тоже ее инициатива?
– Да! Иди, говорит, и позвони, когда конверт положишь.
– А зачем? Ничего не говорилось, с какой целью все эти психологические атаки предпринимались? Что я должна была делать?
– Нет… – Взгляд тети Зины снова завилял. – Нет…
– Теть Зина!!! – Желание вскочить с места и как следует тряхнуть соседку за плечи стало почти невыносимым. Настолько невыносимым, что Эмма судорожно впилась пальцами в мягкую ткань обивки. – Говори!!!
– Ох, господи, – судорожный вдох-выдох, звучное сморкание все в тот же передник и, наконец… – Не было ничего такого. Велено следить было: кто к тебе приходит, кто уходит, куда ты сама ходишь, с кем разговоры ведешь.
– И вы все как на духу выкладывали? – Эмма, подавляя неприязнь, встала и подошла к соседке. – Тетя Зина, это не просто мое любопытство, поверьте. Ну?!
– Ничего я такого ей не говорила! – Тетя Зина испуганно отпрянула от Эммы, словно боясь нападения с ее стороны. – Ничего, что могло бы тебе навредить. Говорила то, что все видали. Когда и на сколько Данилка приходит. Так это не секрет. Про бабу на машине с этим ребенком рассказала. Так ты сама за ним голышом выскочила, об этом потом бабы весь день судачили. Говорили, что Эмка совсем башку потеряла. Да и как не потерять: то родители погибли, то свекровь лежачая была, а ты ухаживала. А теперь вот муженек в другую сторону лыжи навострил. Не успел одну кралю на погост отнести, как тут же другую завел…
От этих слов у Эммы в груди тут же начало препротивно печь, больно отдавая в левый бок. Туда, где находилось сердце. Заставляла же себя не опускаться до такой вот мелочной бабской ревности, а поди же ты… Все равно скверно. Пусть он, возможно, и недостоин ее ревности, но заставить себя не ревновать не получилось. Кровь тут же забурлила и прилила к щекам, и Эмма, совсем того не желая, спросила:
– И кто же она? Кто эта новая его пассия?
– Не знаю, Эмка. – Тетя Зина подхватила край передника и отерла глаза. – Честное слово, не знаю. Слыхала от баб, что чья-то дочка. Какого-то не то бандюги, не то депутата, хотя это сейчас, наверное, одно и то же.