— И вы сочли, что эту выгодную партию мне составит этот очкарик?! — От возмущения родительским вероломством у нее мгновенно пропал аппетит. — Как вы могли?! Это же не Средневековье, в конце концов! Они решили, видите ли! Они имели беседу с его родителями! А со мной?! А со мной кто имел беседу?!
— Соня! — Отец повышал на нее голос раза три за ее жизнь, это был четвертый, и она сразу сникла. — Не смей так разговаривать с родителями. Тебе давно пора выходить замуж. Скоро тебе стукнет четверть века, для девушки это непозволительный возраст! Молодость и красота — зыбкая субстанция, которая минует, не успеешь глазом моргнуть! Скольким претендентам ты ответила отказом, скажи?
Ей было стыдно признаваться, что ни скольким. Что никто и никогда не делал ей предложения выйти замуж. Родители могли строить догадки и предположения, но ей до сего времени такого вопроса ни разу не задали. Теперь же они ее об этом спросили, и Соня не знала, что отвечать.
— Вот! Ты всем давала от ворот поворот, — расценила мама ее молчание по-своему. — И сколько это может продолжаться? Ты всем отказываешь, а годы идут. А Игорек — очень выгодная партия.
— Очень! — фыркнула Соня, припоминая прыщавую, вечно лоснящуюся физиономию сына их друзей. — Такая выгодная, что можно утопиться!
— Как ты смеешь так разговаривать с нами? Мы никогда не лезли в твою личную жизнь, полагая, что ты взрослая серьезная девушка и сама разберешься, что к чему. Но выходит, что мы ошиблись, — отец уже в пятый раз за ее жизнь повысил на нее голос. — И решать теперь будем мы, а не ты!
— Ну почему? — возмутилась со слезами в голосе Соня, зная, как трогают родителей ее слезы.
— Потому что пришла пора, дорогая, — не принял ее «подачи» отец. — И медлить дальше нельзя. А Игорек…
— Нет! — Соня вскочила из-за стола, толкнув его и расплескав сок из стаканов, что было непозволительной грубостью с ее стороны. — Кто угодно, но только не он! Я не могу его видеть! Я не хочу его видеть! И я вообще не хочу его как мужчину, вот!
Она выбежала из кухни, услышав, как возмущенно охнула при последних ее словах мама, закрылась в своей комнате и, не выдержав накала страстей, расплакалась теперь уже по-настоящему.
Что происходит?! Что вдруг случилось с ее прекрасной и удобной жизнью? Почему все начало рушиться так сразу и вдруг? Она же никому не желала зла и ничего не хотела менять в своей жизни, что же всем от нее вдруг понадобилось?..
Игорек! Да она под страхом смертной казни не пойдет с ним к венцу. Ее передергивало от одного его рукопожатия — оно было влажным и вялым, словно в руку ей вложили дохлую рыбину. Где уж тут думать о совместном счастье, если одно его присутствие рядом с ней сводит ее с ума!
Нет! И еще раз нет! Кто угодно, только не он.
А тогда кто?
Ее родители затеяли с ней этот разговор не из простой блажи, она это знала. Отец был сильно озабочен тем, что они с мамой на сей раз уедут вместе, причем надолго. Забрать с собой дочь пока не представляется возможным. Оставить одну они ее тоже не могут. Посему пришла пора выдать дочь замуж, чтобы жила она без них под защитой и опекой верного супруга. Игорек, по их понятиям, подходил на эту роль как никто другой. Но по ее понятиям так не выходило. А посему…
— А посему, дорогая! — строго молвил ее отец спустя пару часов после ее истерики. — У тебя ровно месяц на то, чтобы представить нам твоего избранника! Еще месяц на то, чтобы оформить ваши отношения. А там… А там мы с мамой уедем.
— Но папа!.. — попыталась возразить ему Соня дрожащим от возмущения и обиды голосом.
Никогда прежде с ней так не разговаривали. Никогда не требовали принимать никаких решений, все решая за нее. Ей было так удобно, и она никогда не роптала. Родители знали, в какой институт ей идти учиться. В какую фирму идти работать. Они бы и замуж согласны выдать ее без ее участия, если бы это было возможным.
А Соня вдруг возьми и взбунтуйся…
Выходные прошли в напряженной, натянутой обстановке. Не было любимых всеми вылазок за город. Семейный воскресный обед прошел в полном молчании. Приготовления к Сониному дню рождению скомкали до самого скромного предела. Объяснения были все теми же. Если дочь не хочет выходить замуж за Игоря, значит, не следует звать его семью в гости. Если не звать их, значит, и других тоже. А значит, и торжеств по этому поводу не будет. Все предельно скромно, по-домашнему.
Все рушилось. Рушилось с небывалой скоростью и отчаянным треском. Так, во всяком случае, казалось бедной Соне Перовой, послушной милой девочке, дожившей без горя и печали до двадцати пяти лет. Никогда, ни в одном кошмарном сне ей не могло привидеться то, что ее родители создадут враждебную оппозицию и будут с таким напором давить на нее.
— Ты что же, думала всю жизнь прожить в одиночестве? До какого возраста ты планировала оставаться одной? — с горечью воскликнул ее отец, когда в канун понедельника Соня попыталась немного разрядить обстановку в доме. — Я понимаю, что так тебе удобно, дорогая, но это же противоестественно! Человек не может оставаться одиночкой. Родители не вечны, а что будет с тобой, когда нас не станет?
— Где гарантия, что мне повезет, как вам с мамой? — пыталась Соня выдавить из себя кислые примирительные улыбки.
— Вот поэтому Игорек…
И снова здорово! И опять нудные разговоры о том, какой он надежный и благовоспитанный, к тому же обеспечен материально и имеет хорошие корни. И все в таком же духе…
Кончилось все тем, что в понедельник, то есть первого ноября, в день своего рождения, Соня ушла из дома, не дождавшись родительских поздравлений. Она бы, конечно, их услышала, уходи она из дома в обычное время. Но это был день ее командировки, выезжали они еще затемно, поэтому она из вредности не стала родителей беспокоить и требовать к себе внимания. Тихо оделась, стараясь не производить лишнего шума. Взяла термос с бутербродами, приготовленный мамой с вечера. И выскользнула из дома, еле слышно хлопнув за собой дверью.
Она вышла из подъезда с аккуратным кожаным рюкзачком за плечами и папкой с бумагами под мышкой. Постояла на ступеньках и, заметив служебную «Волгу», моргнувшую ей дважды фарами, поспешила к машине.
Соня быстро шла, пытаясь побороть неприятную горечь в душе от непривычно начавшегося дня. Ее дня! Дня, который она всегда ждала большую часть года. Потом она внезапно подумала о том, что так, как было раньше, уже, наверное, никогда не будет. Все изменилось. Изменились ее родители, она сама, и изменилось все то, что ее окружало прежде. Белый свет не померк от этого, нет. Краски просто стали резче и грубее, утратив привычную мягкость полутонов. Ощущение было таким, будто ее вышвырнули нагой в белый свет, сорвав с нее посреди ночи теплое пуховое одеяло. И ощущение это, поначалу заставившее ее испуганно встрепенуться и растеряться, начало вдруг будоражить ее воображение.
— Ну и пусть! — сердито обронила Сонечка, бросив обиженный взгляд на окна родительской спальни. — Ну и пусть!..