— Ну, вот видишь, Гена, — Соня усмехнулась и, следуя его примеру, положила руки на стол. — Зачем тебе тогда знать, для чего ты здесь? Мой ответ ничего не изменит! Мне одиноко, мне страшно в этом одиночестве, мне тошно… Это причина для тебя? Не знаешь? И я не знаю! Может быть, следуя позывам собственной нравственной озабоченности, я решила, что ты должен соблюсти приличия, поскольку так уж получилось, что ты стал первым моим мужчиной. Может быть, это совсем не то… Я и сама не знаю… Ну, что ты смотришь на меня так?
— Как? — он невесело усмехнулся, развернул салфетку, встряхнул ее и положил себе на колени. — Пахнет вкусно, давай поедим. Я голоден, а ты?
— Что?.. Не знаю… Наверное… — Соня что-то взяла себе с тарелки, которая стояла всего ближе к ней, потом подцепила на вилку с другой тарелки маслину и отправила в рот, совсем не чувствуя вкуса. — Гена, ты не думай обо мне слишком…
— Я думаю о тебе, Сонечка, — перебил ее Гена, очень ловко оторвав от утки обе ножки и положив их себе и ей на тарелки. — Я все время думаю о тебе. Ни о ком другом думать я просто не могу. Как не могу думать о тебе плохо, ты ведь об этом хотела меня попросить? Ну, вот видишь, как я хорошо понимаю тебя.
— Да? — Она искренне удивилась, сама-то она ничего такого о нем сказать не могла. — Интересно… И что именно ты понимаешь?
Гена не спешил с ответом. Наполнил ее и свою тарелки, затем взял бутылку вина и штопор, эффектно стрельнул пробкой и наполнил оба фужера. Улыбался он при этом донельзя загадочно.
Он явно начинал приходить в себя, чего нельзя было сказать о девушке. Соня нервничала. Сильно нервничала — и по поводу того, как нелепо выглядит в своем наряде на его фоне, и по поводу того, что он может сказать в следующее мгновение, и в большей степени — что он может сделать уже через минуту.
То, что сделал в следующую минуту Гена, повергло ее в шок.
Она ожидала всего, чего угодно, но только не такой скоропалительности.
Он подошел к ней. Поднял за плечи, поставил, словно куклу, напротив себя. Вложил в ее ослабевшие руки — в одну — фужер с вином, в другую — крохотный бархатный футляр и почти приказал:
— Открой!
Ей пришлось поставить бокал с вином на стол, чтобы открыть коробочку.
Кольцо… Изумительной чистоты бриллиант… Она немного разбиралась в этом и могла сказать, что кольцо достаточно дорогое. Во всяком случае, для его зарплаты дороговато. Но мысли об этом пришли позже. А сначала был восторг, потом смущение, испуг и еще бог знает что, что заставило ее осесть на стул и дрожащим голоском прерывисто прошептать:
— Ге-на-а, это что?!
— Это предложение руки и сердца, любимая. Что бы ни тревожило тебя, какие бы недоразумения ни заставляли не доверять мне, для меня это ничто не меняет. Я люблю тебя, Соня! Очень люблю! И хочу, чтобы ты стала моей женой… Уф-ф-ф, сказал все-таки! Думал, что не смогу! Кстати, я не жду от тебя ответа прямо сейчас…
— Я согласна!
Соня потом долго и часто вспоминала, что заставило ее тогда выпалить это. Ругала себя за забывчивость. Но так не смогла вспомнить. Два роковых слова выпорхнули откуда-то из глубины ее сердца, которое колотилось в горле, и все — назад пути уже не было. И ничего нельзя было изменить. И оттолкнуть его ждущие губы и ищущие руки. И не позволить ему делать с собой то, что он делал. Ничего этого уже было нельзя, потому что она дала согласие. Она согласилась стать его женой…
Кольцо на безымянном пальце коротко вспыхивало, и тут же нереальный отсвет растворялся в давящей темноте спальни, будто его и не было. Соня затаилась и прислушалась. Он спал. Тихое ровное дыхание с левой стороны. Тепло сильного мужского тела, которое должно теперь было стать для нее родным. Неужели такое возможно?! Она прерывисто вздохнула. Что-то теперь будет? Завтра утром, как всегда, позвонит мама и спросит… Что должна будет ответить ей Соня? Правду? А что же еще! Конечно, правду. Во всяком случае, ту правду, которая видится на первый взгляд.
Есть молодой человек. Он сделал Соне предложение. Подарил кольцо с бриллиантом. Она дала согласие. Кажется, что-то даже говорилось вчера о возможном дне их с Геной свадьбы…
Боже мой! Какой ужас! Что она наделала?! Зачем согласилась?! Промямлила бы что-нибудь о том, что нужно подождать, узнать друг друга получше. Попросила бы времени на раздумье, он же не настаивал…
Глаза защипало. Соня заморгала в темноте, пытаясь прогнать слезы. Чего теперь плакать, когда дело сделано. Нет, с ней и в самом деле в последнее время творится что-то неладное. Совершает ряд поступков, ставящих под большое сомнение нормальность ее умственного потенциала.
Сначала бежит к нему и буквально принуждает к тому, чтобы Гена переехал к ней. А потом… А потом ложится с ним в постель, даже где-то наслаждается его ласками, а в это время видит перед собой совсем другие глаза и чувствует на своем теле совсем другие руки. Разве это нормально? Вряд ли. Хотя Стелка на этот счет имела совсем другое мнение и часто говорила, что семьдесят процентов женщин, желая получить удовлетворение с партнером, вызывают в эротических грезах совсем другой образ. По ее — Сониному — мнению, это было аморально. Это было сродни подлости. Хотя… Кто здесь говорит о ее отсутствии?
Все изначально складывалось неправильно. Вот позволила бы родителям самостоятельно устроить ее судьбу, не мучилась бы сейчас так. И рядом не лежал бы сейчас человек, о котором она ровным счетом ничего не знает, а кто-то другой. Игорек, например.
Фу-уу, мерзость какая! Она слабо охнула, едва не высказав эту фразу вслух, и испуганно замерла. Нет, Гена спит. Спит, обняв подушку обеими руками и уткнувшись в нее лицом. Соня протянула руку и легонько коснулась ладонью его плеча. Сильная мужская спина, и руки тоже сильные. Соня никогда прежде не ощущала себя такой беспомощной, как в его объятиях. В его руках заключалась подлинная власть над ее телом. Это было сложное и новое чувство — видеть себя столь безвольной. Оно не то чтобы угнетало ее, но заставляло думать, что от нее одной теперь уже ничего не зависит. Этот человек будет рядом и, хочется ей того или нет, будет влиять и на ее жизнь тоже. Устроит ли ее такое вмешательство — это еще вопрос…
Она не помнила, как уснула. Проснулась Соня от того, что кто-то нудно и долго, обдавая ухо горячим дыханием, звал ее по имени. Она потянулась, попыталась было перевернуться, но ничего не получилось. Тогда она замерла на какой-то миг, испуганно взметнулась на кровати и едва не завизжала, обнаружив в своей постели мужчину.
— Ты чего? — Гена испуганно вытаращился на нее черными глазищами и быстро накрылся одеялом.
— А?! Я?! Я ничего! — Соня, сообразив, что стоит на кровати совершенно голая, быстро села и укрылась другим концом одеяла.
— Я напугал тебя, прости. Я хотел разбудить тебя осторожно, а ты испугалась. Прости меня, — и он потянулся к ней всем своим сильным телом. — Иди ко мне, милая.
Соне очень не хотелось идти к нему. Сейчас, в свете дня все происходящее приобрело для нее грубый, почти гротескный оттенок. Все казалось отвратительным. И его нагота, и его желание, которое без труда читалось в его глазах и судорожно сжатых губах.