— Когда? — Нинка испуганно округлила глаза.
— Тогда. Хватит юлить. Ты мне сказала, что поселишься в одном из этих заколоченных домов. Так?
— Так.
— Так чего же не поселилась? Я все облазила кругом, от чердаков до подвалов. Не поленилась даже в скворечник и колодец заглянуть.
— И че? — Нинка виновато шмыгнула носом.
— А то! Не было тебя там. Не было и быть не могло. Везде слой пыли и паутины. Врешь ты все.
Врушкой была, врушкой и осталась. — Маша снова спрятала руки под одеяло и хотела было отвернуться, но реакция напарницы ее остановила и заставила присмотреться к ней повнимательнее.
— Я вру?! Я — вру! Конечно, я болтушка, кто же еще? — Нинка часто-часто задышала и даже принялась раскуривать сигарету, извлеченную из кармана джинсовки, но потом отчего-то передумала и, скомкав ее, сунула обратно. — Я хуже всех.
Все кругом хорошие и честные, а я плохая и… Да, пусть я соврала, что остановлюсь на ночлег в доме напротив. А может, я испугалась? Может, мне показалось, что кто-то следит за мной! И что тогда?!
— Ты чего орешь-то, Нин? — Маша приподнялась на локтях, подбила повыше под спину подушку и с интересом уставилась на разгневанную гостью. — Я тебе на больной мозоль наступила, да?
Что-то я в последнее время всех гневаю. Ты не находишь странным, что…
— Нахожу, елки! Еще как нахожу! — Нинка вскочила с кровати и заметалась в лучах солнечного света, пронизавших неприбранную комнату. — Я все здесь нахожу странным, милая! Буквально все!
Уж не знаю, почему тебе показалось странным то, что я побоялась селиться в заброшенном доме, когда как твой драгоценный.., невообразимо драгоценный супруг, доезжая до соседнего села на разбитой «Ниве», пересаживается там в обалденно шикарный черный джип и затем мотается по всем мыслимым и немыслимым злачным местам столицы! Личная массажистка, личная маникюрша и педикюрша, все сугубо личное и дорогостоящее! Это ли не странно? Нет, конечно, если учесть, что его молодая новоиспеченная супруга ютится в полуразвалившейся избе у черта на куличках! И, уж конечно же, мне не кажется странным тот факт, что вечерами твой любимый Володенька посещает престижные рестораны с высоченной и сухой, как жердь, миссис.., как ее там. Они так воркуют, так воркуют.
А рядом с ними ужом крутится тот хлыст, что приезжал за вами зимой. И я вовсе не заметила, чтобы подобное положение вещей кого-то расстраивало.
Нинка выпалила все это и тут же успокоилась.
Прекратила свои метания, застыла у окна. Покопалась в кармане и достала измятую сигаретную пачку. Не спрашивая разрешения, закурила, шумно пуская дым в потолок. Вид оскорбленной непонятно кем и чем добродетели, в позе коей она застыла, просто просился на холст.
Маша все это отметила походя с удивительным спокойствием. Нинкины откровения ее и расстроили, и нет. Что-то подобное она ожидала услышать: женщины, злачные места, личные массажистки со всеми вытекающими отсюда…
А что еще можно ждать от фиктивного брака, в коем они оба оказались по воле судьбы или случая?
Другой вопрос, зачем все это продолжать? Почему не расставить где нужно точки и с прощальными поцелуями не разбежаться в разные стороны? Странно, но и на эти вопросы у нее был заготовлен ответ.
И Нинкино заявление о странных манипуляциях ее супруга с машинами только еще больше утвердило ее в уверенности, что пока она им нужна. Кому им? Вот здесь она немного терялась, поскольку предполагаемых кандидатов с каждым днем становилось все больше. А тут еще непроходящее странное ощущение, которое ее начало терзать после первого Нинкиного визита.
— Нин, слушай, — Маша откинула теплое одеяло, поежилась, лишившись своего пухового укрытия, но все же преодолела ленивую слабость и встала босыми ступнями на пол. — Что ты там говорила насчет собственного страха?
Гостья застыла с поднесенной ко рту сигаретой и недоверчиво покосилась на хозяйку: серьезна ли та или это очередная уловка с ее стороны, чтобы поймать ее на какой-нибудь нелепой оговорке?
Что и говорить, Машкиной замороченности на пятерых хватило бы. Попробуй разгадать, что именно кроется за каждой ее фразой. Но, вроде, нет… Вполне серьезна и даже слегка озабочена.
— А че? — молвила Нинка, придавливая бычок о подоконник. — Че тебе мой страх? Ты о своих страхах позаботься…
— Вот я как раз об этом. — На негнущихся ногах Маша прошлась по комнате и остановилась у маленького зеркала. — Н-да… Видец у меня…
— Краше в гроб кладут, — охотно подхватила Нинка, подбоченившись. — Что с тобой, Маш?
Что там с твоими страхами?
— Мне кажется, что за мной кто-то следит, — просто ответила та, вгрызаясь гребенкой в спутанные пряди. — Раньше такого не было. А после того, как ты тут объявилась, наваждение какое-то. Вчерашней ночью вполне определенно слышала шаги под окном. Я громко позвала тебя по имени. Ты не отозвалась.
— Это была не я, — пробормотала Нинка, сильно бледнея и невольно оглядываясь на окно. — Я, если честно, и не собиралась тут останавливаться.
Так, брякнула тебе первое, что в голову пришло.
— Где же ты тогда остановилась? — казалось, безо всякого интереса спросила Маша, высоко поднимая волосы и закалывая их на затылке тяжелым узлом.
— Я угол в столице на окраине снимаю. — Опять последовало виноватое шмыганье носом. — Уже после визита к тебе сняла. Почувствовала, что-то здесь нечисто, и срулила.
— Это ночью-то? — Маша звучно пошлепала себя по щекам, пытаясь вернуть им нормальный цвет.
— А я это.., и машину.., того.., одолжила. — Нинка смутилась окончательно, поняв, что проговорилась. — Ну ладно, ладно. Будем считать, что ты меня поймала на слове… На тачке я. Купила рыдван по дешевке.
— Ого! Не с моих ли денег так раскрутиться сумела? — Маша криво усмехнулась, вспомнив, какому нашествию подверглась ее комната в ночь после убийства Федора.
— Да ладно тебе, Машка, мелочиться. — Нинка беспечно махнула рукой. — Тебе ли из-за полштуки баксов печалиться, муж вон какой богатый.
— Ты о котором? — вполне невинно решила уточнить Маша и, не дожидаясь ответа от ошарашенной гостьи, спросила:
— Так что там за темные дела у моего благоверного? Надо полагать, ты за ним все эти три дня следила и узнала много интересного? Давай, поделись со мной, дорогуша. А там, глядишь, и я с тобой поделюсь…
Нинка вполне отчетливо выругалась и топнула об пол ногой в махровом носке. Стук получился неубедительным, что опять-таки не прибавило ей уверенности. А тут еще напарница смотрела с таким насмешливым пониманием, что впору сквозь землю проваливаться. Ну да ладно, переживет, коли обещано оплатить щедростью за «чистосердечное признание», а оно, как известно, все смягчает. Смягчит и степень ее вины за то, что за ее спиной делами ворочает. Несомненно смягчит, когда она поведает все, о чем успела разузнать, рыская по Москве по пятам за неразлучной троицей: ее благоверным, другом его вертлявым и бабой, сухой словно жердь. Где им было заметить ее «Мазду», сорок раз перекрашенную и сливающуюся последним своим окрасом с пыльно-серо-бетонным столичным обликом. А вообще-то ей порой казалось, что поезжай она за ними хоть на танке, они и тогда бы ее не заметили: уж слишком эти трое были поглощены собой, слишком беззаботными и счастливыми выглядели, чтобы предаваться такому унылому и малоприятному занятию, как отслеживание «хвоста».