Братья одновременно спешились, и, когда Дрейвен шагнул к воротам, Саймон крепко обхватил его руками:
– Не ходи. Ты же знаешь, мы можем противостоять даже королевскому войску.
Но Дрейвен оттолкнул брата и, заметив боль в его глазах, похлопал по плечу:
– Будь осторожен, братишка. Я бы сказал, что когда-нибудь мы окажемся вместе в вечности, но я молюсь, чтобы ты оказался в лучшем месте, чем то, которое уготовано мне.
Саймон сжал брату руку и отвел взгляд. Глаза его заблестели от слез. Дрейвен глубоко втянул в себя воздух и зашагал к воротам. Взглянув на парапет, он резко остановился.
Сначала он подумал, что ему померещилось: солнце играет на волосах из чистого золота. Он узнал бы эти волосы где угодно, ведь образ Эмили следует за ним повсюду, он всегда рядом.
Его Эмили.
Старый граф потянул ее за руку, намереваясь увести за собой. Дрейвен вдруг ясно представил себе, как Эмили упрямо вздернула подбородок, как в глазах ее зажегся огонь, когда она заупрямилась.
Горло ему сдавило, его одновременно разрывали на части множество эмоций, когда он смотрел, как она упирается и вырывается. Самым сильным из этих чувств была благодарность судьбе за то, что он еще раз увидел ее. Присутствие Эмили придало ему сил. Дрейвену отчаянно захотелось сказать ей, что он чувствует, но нежные слова всегда давались ему с трудом. Честно говоря, он вообще не знал нежных слов.
Нет, он человек действия, и сейчас для него важно, чтобы Эмили знала, что он ни о чем не жалеет. И очень любит ее.
И Дрейвен решил, что станет ее Аккузеном – один-единственный раз в жизни. Ее героем. Ее «Розой рыцарства».
Да, существует только один способ показать ей всю глубину своей любви. Гордо выпрямив спину, Дрейвен стянул с рук перчатки и бросил их на землю.
– Что это он делает? – осведомился Генрих.
Старый граф остановился и посмотрел туда, где стоял Дрейвен. Эмили воспользовалась тем, что отец отвлекся, вырвалась из его рук и снова подбежала к стене. Пробежав мимо короля, она посмотрела вниз.
Дрейвен стоял у ворот и раздевался, медленно снимая с себя сначала меч, потом сюрко, кольчугу, стеганый подкольчужник. Наконец на нем не осталось ничего. Совершенно нагой, он пошел к воротам.
Эмили все поняла.
– Ваше величество, – бросилась она к королю, – вы спрашивали у меня доказательство его любви. Теперь оно у вас есть!
– Что вы сказали? – спросил Генрих с хмурым видом.
– Знает ли ваше величество песнь об Аккузене и Лоретте, которую исполняют трубадуры?
– По милости королевы Элеоноры мы знаем на память все эти пресные песенки.
– Тогда вспомните, ваше величество, ту ее часть, где Аккузен проходит нагим через войско отца Лоретты, чтобы доказать ей свою любовь.
– Да, но ведь это всего лишь выдумки.
– Конечно, выдумки. И когда Дрейвен услышал эту песнь, он сказал, что ни один достойный человек не сделает такого ради женщины. И вот он делает это теперь. Какое безумие, кроме любви, могло охватить его, коль скоро он решился на такое?
Генрих задумался над словами Эмили и снова посмотрел на Дрейвена. У Эмили защемило сердце. Дрейвен подошел к дверям, а она молилась, чтобы Генрих понял правду.
Король жестом велел Эмили следовать за ним.
Она прошла за королем в башню. Там Генрих сказал:
– Пойдите спрячьтесь, пока мы побеседуем с Дрейвеном. Не показывайтесь, пока вас не позовут. Хью, – обратился он к старому графу, – вы отвечаете жизнью в случае ее неповиновения.
Хью кивнул и отвел дочь в маленькую кладовую позади помоста. Сердце Эмили гулко билось от страха и неопределенности.
Ей показалось, что прошла целая вечность, прежде чем она услышала знакомый баритон Дрейвена, который приветствовал своего короля.
– Что это значит? – спросил Генрих, смерив презрительным взглядом голого Дрейвена. – Очередное оскорбление, которое вы сочли необходимым нанести нам?
Дрейвен покачал головой:
– Нет, сир. Я бы никогда не стал вас оскорблять – ни словом, ни делом.
– И при этом вы являетесь перед нами голым? – И с этими словами король снял с себя плащ и бросил его Дрейвену. – Прикройтесь.
Дрейвен поймал плащ одной рукой и накинул его на себя.
– Благодарю вас, сир.
Генрих пронзил его строгим взглядом:
– А теперь объясните нам ваш поступок.
Дрейвен взглянул на дальнюю стену, силясь вызвать в своем воображении лицо Эмили. Обретя от этого силу, он произнес:
– Я не хотел, чтобы кто-то неверно истолковал мое поведение, сир. Я пришел, чтобы понести наказание.
Лицо короля омрачилось.
– Значит, вы готовы умереть?
– Да, сир, – решительно ответил Дрейвен.
– И вы ни о чем не жалеете?
Дрейвен покачал головой.
– Ни о чем? – с сомнением переспросил Генрих.
Дрейвен молчал. Да, он жалел об одном: что так и не сказал Эмили о своей любви. А больше всего он сожалел о том, что дал ей возможность оставить его замок.
Но этого он ни за что не скажет Генриху.
– Ни о чем, сир.
Генрих прошел взад-вперед, задумчиво поглаживая бороду.
– Значит, эта девица оказалась так хороша в постели, что вы готовы пострадать и принять смерть без сожалений. Нам придется судить ее…
– Не трогайте… – Дрейвен осекся, поняв, что повысил голос в присутствии короля.
Генрих удивленно поднял брови:
– Ей-богу, Дрейвен, мы впервые слышим, как вы возвысили голос перед кем-то. По крайней мере я говорю о нашем окружении. Вы поступили воистину необдуманно.
– Простите, ваше величество, – извинился Дрейвен и почтительно опустил глаза к полу. – Я забылся.
– Значит, эта леди была права. Вы действительно ее любите?
Дрейвену сдавило горло. Он старался не встретиться с Генрихом взглядом, чтобы тот не прочитал по глазам правду.
– Была ли она также права, утверждая, что именно любовь заставила вас войти в замок, сняв с себя одежду?
Дрейвен ничего не ответил. Да и что здесь можно ответить?
Генрих приблизился к нему:
– Отвечай же, дружище, ведь от твоих ответов зависит твоя жизнь.
Но Дрейвен по-прежнему молчал. Король в нетерпении продолжил:
– Когда вы приехали в Лондон вместе с Хью, мы спросили тогда, что для вас самое дорогое на земле. Саймон сказал, что самое дорогое для вас – ваша честь, что вы умрете, чтобы защитить ее. Если бы мы спросили вас сегодня, что для вас самое дорогое, ради защиты чего вы пошли бы на смерть, какой ответ вы бы дали?