— Подарите мне только один этот день, Син, и я больше ничего у вас не попрошу.
— Отлично. — По выражению ее лица он понял, как важно это для Калли. По какой бы причине ей ни хотелось этого, он удовлетворит ее просьбу. — Вы получили этот день, я постараюсь быть не задумчивым, а веселым, — он запнулся на этом слове, — человеком. Но на следующее утро я снова стану чудовищем.
— Я примирюсь с этим, только если вы согласитесь сегодня быть полностью моим.
— Согласен.
Улыбаясь, Калли легонько поцеловала его в губы. Почувствовав ее шелковые губы на своих губах, Син застонал и, не в силах сдержаться, прижал Калли к себе так, что у нее остановилось дыхание, а Калли стала гладить руками его голую спину, нежно царапая ногтями кожу.
О, как восхитительно было держать в объятиях эту женщину, такую теплую, такую податливую.
Закрыв глаза, Син поднимал подол ее сорочки, пока не коснулся голой кожи бедер, ягодиц. Боже правый, как он желал ее.
— Займемся любовью, Син, — шепнула Калли, чуть отстранившись от его губ.
Эти полные страсти слова взорвались внутри Сина, но его здравый смысл все же взял верх.
— А что, если вы останетесь беременной?
— Тогда я буду любить нашего ребенка. — Взяв его лицо в ладони, Калли посмотрела на мужа серьезным взглядом, который обжег его. — Останетесь вы со мной или нет, я буду оберегать наше дитя и заботиться, чтобы никто никогда не причинял ему зла. Он будет мне так же дорог, как его отец.
Син почувствовал, что его сопротивление слабеет, а Калли вдобавок принялась снова целовать его и поглаживать по груди и животу. Затем ее рука проскользнула под ремень его брюк, и ее пальцы нежно пробирались по нижней части живота, пока не оказались в самом низу.
Син от удовольствия глубоко вздохнул, его мысли и чувства разбрелись, и он поддался основному инстинкту. Не в состоянии ждать больше ни мгновения, он понес жену на кровать.
Калли смотрела на него, понимая, что выиграла эту битву, и что-то внутри подсказывало ей, что это была важная победа. Это был совсем не тот нежный любовник, накануне такой неторопливый и спокойный, — сейчас он походил на дикого зверя, который никак не мог ею насытиться.
В его руках была сила, способная лишить человека жизни, но ей они доставляли только удовольствие.
— Вы такая вкусная, — шептал Син, — такая мягкая и теплая.
Эти слова вызвали у Калли дрожь, так как она знала, что он не говорил их никому, кроме нее. Ей хотелось владеть каким-нибудь колдовством, чтобы удержать Сина при себе и быть уверенной, что он никогда ее не оставит.
— Мне приятно, когда вы касаетесь меня, — прошептала Калли, — приятно ощущать вас на себе, и мне хотелось бы, чтобы я могла удержать вас здесь навсегда.
Ее слова пронзили ему сердце. Как жестоко, что они желают одного и того же, а судьба устраивает заговор против них. Эта женщина нужна ему так, что и не выразить словами.
Син отстранился и посмотрел на ее лицо, обрамленное локонами. Он не думал, что когда-нибудь увидит на лице женщины такое откровенное приглашение. С Калли он почувствовал себя дома и вздрогнул от навалившихся на него противоречивых эмоций: от желания обнимать и защищать Калли и одновременно от желания убежать от нее.
Разве он сможет обидеть ее? Вообще когда-нибудь обидеть?
— Вы прекрасны, — произнес он прерывающимся голосом и закрыл глаза.
— Что-то не так? — с невинной улыбкой поинтересовалась Калли.
— Разве может быть что-то не так, когда вы у меня в объятиях?
Он быстро довел ее до такой высоты, на которой она прежде не бывала, и когда Калли уже была уверена, что не сможет подняться выше, он вытолкнул ее вверх и еще выше — к такому немыслимому блаженству, что она не выдержала и закричала.
— Видите, как много удовольствия вы уже получили в день веселья, милорд? — Калли улыбнулась ему и шаловливо сморщила нос. — И вспомните, мы ведь еще должны выйти из комнаты.
— Я только удивляюсь, как миледи может сделать этот день еще приятнее, — усмехнулся Син ее шутке.
— О, дайте время и увидите.
Син был не настолько глуп, чтобы в этом сомневаться.
После того как они умылись и оделись, Калли повела Сина вниз к завтраку, Пустой большой зал освещался ранним утренним светом, падавшим сквозь окна, расположенные высоко над головами. Лахлан, Брейден и Саймон уже встали и завтракали за большим столом, а Юан еще оставался в постели, несомненно, с помощью сна стараясь прийти в себя после бочонка эля, который он прикончил накануне вечером. При появлении Калли и Сина его братья и Саймон обменялись добродушными колкостями и шутками, и Калли, усадив мужа за стол, поспешила отправиться за едой.
— Сегодня утром у нее настроение гораздо лучше, правда? — заметил Лахлан.
— У нее оно всегда такое, — буркнул Син и, взяв остаток хлеба Лахлана, отломил он него кусочек.
— Вчера вечером она была совсем не такой, — уточнил Лахлан, потянувшись за своей чашкой.
— Что ты сказал? — нахмурился Син, услышав необычную нотку в голосе Лахлана.
— Когда я встретил ее вчера вечером, — Лахлан кивнул головой в ту сторону, куда ушла Калли, — у нее был такой вид, словно она готова расплакаться.
— Из-за чего?
— Из-за тебя.
— Из-за меня? — переспросил Син, озадаченный словами брата. — Я ничего ей не сделал. Во всяком случае, пока.
То, что должно было случиться, вызывало у Сина желание броситься с башни ее замка. И пока не наступил неминуемый день, который разлучит их навсегда, он совсем не хотел причинять Калли страдания.
— Да, — согласился Лахлан, — в том-то и проблема, что ты ничего ей не сделал. Вероятно, она была расстроена тем, что ты вообще почти не замечаешь ее.
Это была абсолютная неправда. Син замечал все, что касалось Калли, и в этом была его главная проблема. Он не хотел думать о будущем, в котором не будет Калли.
— Тебе лучше знать.
— Не важно, что я знаю, а важно то, что она чувствует, — ответил Лахлан.
— И вспомни совет, который ты дал мне относительно Мэгги, — прищелкнув языком, присоединился к разговору Брейден. — Стыдись, Син. Я считал тебя человеком дела, а не болтуном.
— Брейден, — перебил его Саймон, — мне кажется, вы упустили из виду одну маленькую деталь. Син здесь для того, чтобы разыскать для Генриха одного из родственников Калли. Как вы думаете, что чувствовала бы Мэгги, если бы вы были чужаком и так поступили бы с ней?
— Ты же на самом деле этого не сделаешь. — Лахлан замер, а потом снова повернулся к Сину.
— Я связан словом чести, — вздохнул Син.
— Син, — предостерегающим тоном заговорил Лахлан, — ты знаешь, для каждого, в ком течет хоть капля шотландской крови, существует кодекс чести. Ты не можешь предать своих сородичей и тем более отдать их в руки врагов.