Валера приподнял голову с дивана и поискал глазами мобильный телефон. Неплохо бы напомнить о себе Верочке и узнать, какие там дела у Ольги на службе. А заодно поинтересоваться, не делилась ли с ней Ольга воспоминаниями о своем печальном замужестве?..
Ехать к матери за город Ольге не пришлось. Она сама заявилась поутру и мгновенно все решила за всех. Вошла в ее квартиру, швырнула у порога сумку и потащила с головы вязаную еще в прошлом веке шапку, больше напоминающую воронье гнездо.
– Нечего трепать ребенку нервы! – заявила она безапелляционным тоном, тут же без лишних слов перехватила у Ольги инициативу и принялась собирать Мишку в дорогу.
– Мама, ну что ты делаешь? – попыталась было Ольга опротестовать материнское решение, правда, без особого нажима. – Я вас даже отвезти до места не могу.
– Ну и что? – Мать непонимающе округлила глаза, которые удивительно были похожи на глаза дочери. – Городской транспорт в связи с этим никто не отменял. Мы доедем до железнодорожного вокзала на автобусе. Там посетим с Михаилом близлежащий супермаркет, купим продуктов. Ты что, Миша, предпочитаешь?
Миша предпочитал много чего, но промолчал, лишь вскинул на Ольгу удивленный взгляд и чуть вопрошающе дернул подбородком.
Она утвердительно кивнула, и он сразу успокоился.
– А с вокзала мы поедем на электричке. Это очень занимательно, Михаил. Ты когда-нибудь ездил на электричке? Нет?! Надо же… А козу ты видал? Настоящую козу, с рогами, с мягкой пушистой шерстью? Тоже нет? И молоко козье никогда не пробовал? Поразительно, как иногда бывают обделены городские дети…
Мать много еще чего говорила, уболтав Мишку до полуобморочного восторженного транса. Дошло до того, что он сам надел свои сапожки и теперь нетерпеливо подрыгивал ногами в ожидании увлекательного путешествия, которое к тому же избавляло его от обязательного посещения детского сада.
Наделав им бутербродов с колбасой и сыром, Ольга незаметно от матери сунула в пакет почти все котлеты, которые пережарила и не съела. Уложила все в большой пакет и отдала ей со словами:
– Мишуня любит жевать в дороге, ма. Я знаю, что это вредно, что должен быть режим и все такое, но тем не менее…
– Что? – Мать быстро потушила горестный взгляд, направленный на ребенка, и обиженно опустила губы скобкой: – Не так тебя воспитывала, хочешь сказать?
– Да ладно тебе, ма. – Ольга поцеловала мать в мягкую морщинистую щеку, потрепала Мишку по шапке и, выпуская их из двери на лестничную клетку, пробормотала еле слышно: – Просто не пытайся привить ему новые привычки. Мы любим его таким…
Говоря «мы», она подразумевала под этим себя и Ксюху, которая так и не объявилась и не позвонила. Если она там, где Ольга надеется ее найти, то звонить ей как бы и неоткуда. А если ее там нет, то… то она уже не знала, что и думать. Друзей у Ксюши, кроме нее, не было. Любовников тоже. Был какой-то заезжий ухажер, который все таскал ей в поликлинику апельсины и яблочный сок. Но Ксюша лишь посмеивалась над ним, его подношения называла гуманитарной помощью и по большей части раздавала все безнадежно больным.
– Мишке хватает. – Всегда отмахивалась она от пациентов, норовящих непременно поделиться с ее ребенком угощением.
В какую-то нечаянную встречу на автобусной остановке и пылкое чувство, возникшее от промелькнувшей между НИМ и ЕЮ искры, Ольга не верила. Ксюша не была авантюристкой. К тому же у нее оставался Мишка! Так что пойти на поводу у кошачьего инстинкта, забыв про сына, та не могла…
– Как приедете, звони мне, ма. Хорошо? – У Ольги вдруг так заныло внутри, что она едва не разревелась. – Я буду волноваться!
Мать, крепко державшая Мишуню за руку, остановилась на верхней ступеньке. Повернулась к дочери и очень внимательно на нее посмотрела.
«Не иначе пытается сейчас подвести мой вопль под какую-нибудь научную основу», – решила Ольга и улыбнулась ей.
Мать на улыбку не ответила. Молча пожевала губами. Потом вдруг сказала, сильно озадачив и без того озадаченную дочь:
– Не стоит бояться того, чему пока не можешь дать определения, дорогая. Не стоит, поверь мне!
Была бы на Ольге сейчас шляпа, она непременно сняла бы ее и присела в реверансе, отдавая должное уму и проницательности своей матери. Так тонко прочувствовать ее состояние и мгновенно выдать этому состоянию определение…
Ольге оставалось лишь изумленно моргать и неуверенно улыбаться, слушая ее.
– Будем бороться с неприятностями по мере их поступления, Оленька. Неизвестность тебя пугает и заставляет нервничать, пусть так. Главное, чтобы эта самая неизвестность не заставила тебя совершать необдуманные поступки. По крайней мере до тех пор, пока ты не определишься с тем, чему пока нет названия. Все, пока!
И мать, весело наговаривая какую-то смешную детскую считалку, пошла с Мишкой вниз по лестнице, оставив Ольгу с широко открытыми от удивления глазами у распахнутой двери в квартиру.
Она представила, как эти двое выходят сейчас на улицу. Кутаются в воротники, моментально попав во власть северного ветра, с утра выстудившего город до звенящей ледяной прозрачности. Как мать плотнее запахивает на себе старенькую искусственную шубку, к которой приросла, казалось, костями. И которую ни под каким видом не хотела менять. Мишуня тут же натянет шарф по самые глаза и будет тихонько улыбаться в мягкую ворсистую шерсть. Они сядут в подоспевший автобус и поедут через весь город. Мать начнет рассказывать ему об исторической ценности городской архитектуры, совсем забыв, что перед ней не ее бывшие студенты, а всего лишь маленький мальчик, отчаянно ждущий обещанных ему чудес…
Ольга вернулась в квартиру со смешанным чувством облегчения и горечи. Да, с ее плеч снята забота о маленьком мальчике. Да, теперь у нее нет обязательств, и она может посвятить все свободное время поискам своей подруги Ксении. Но… но с Мишкой было теплее как-то, что ли. Невзирая на ветер, гуляющий по квартире, невзирая на холодные радиаторы и ледяной пол, к которому, казалось, примерзают босые ступни. Невзирая ни на что, с Мишкой было уютнее и теплее. Он сидел в углу ее дивана и с немым восторгом смотрел мультики, накручивая на палец прядки волос на макушке. Или возился с игрушками, с фырканьем катая машинку по полу. Или подбрасывал к потолку жутковатую липкую массу, которую он называл «лизуном», и оглушительно хохотал при этом…
«Вот закончится все, и уедем куда-нибудь, – смаргивая слезы решила Ольга. Влезла в теплые джинсы, натянула свитер и, застегивая короткую дубленку перед зеркалом, еще раз решила для себя: – Непременно уедем».
Возьмем по отпуску, купим путевки в какую-нибудь теплую далекую страну и уедем. Поселимся в бунгало с окнами на океан. Океан будет тихо ворчать день и ночь, лениво перекатывая волны, шлепающиеся с пенно-шершавым звуком о пирс. Солнце там будет жгучее-жгучее, яркое-яркое, и его все равно не будет много. А еще там непременно должен быть песок. Не холодная темная галька, отсвечивающая железом, а песок. Горячий и крупный, выжженный тропическим солнцем до режущей глаз белизны. Только бы вот… только бы вот Ксюша нашлась, и тогда можно будет уехать…