Это совпадение, шептал он себе, покрываясь ледяным потом. Все это стечение обстоятельств и не более.
Подумаешь, Галкин телефон третий день недоступен, что с того?! Такое и раньше случалось. И не по три дня не отвечала она ему, а много больше. Не расстраивался же! Что же теперь запаниковал?
Ну и что с того, что какая-то дрянь продырявила ему все четыре колеса его великолепнейшей машины на стоянке перед домом? И такое случается. С ним, правда, ни разу, но надо же когда-то открывать счет.
Пару заказов перехватили конкуренты? Фи, чепуха какая! Его от него не убежит. Да и заказики-то были так себе, ничего стоящего. Он потому и ломался так долго, не зная, соглашаться ему или нет. Вот они и уплыли. Не так-то уж много он и потерял.
Три дня и три ночи. Семьдесят два часа Садиков не находил себе места, не зная, как расценивать все эти призрачные намеки судьбы. То ли это было сущей ерундой, не заслуживающей его внимания. То ли и в самом деле эта длинноногая стерва в красной шапочке сожрала все, что было отпущено ему фортуной.
Здесь Симу прямо сразу же начинало тошнить. Вот только стоило подумать об этом, как тут же начинались позывы к рвоте. И он летел через всю квартиру, роняя тапки, к унитазу. Падал там на коленки и, обнимая дорогущий фаянс, выворачивал туда раз за разом содержимое своего желудка.
Когда тошнота отступала, он заметно успокаивался и принимался рассуждать здраво.
В конце концов, отвернулась от него фортуна, нет ли, денег у него предостаточно. Не был дураком, не кидался средствами, не спускал на девок и дорогие рестораны. Копил, откладывал, разбрасывал по счетам. На жизнь порой хватало одних процентов. Ну а если совсем припрет, ему всегда есть что продать. Одна квартира и акции чего стоят.
Садиков включил свет в своем холле. Язык никогда не поворачивался обозначить это помещение в собственной квартире прихожей. Все прихожие остались в его прошлой жизни. В тесных хрущевках, куда его приглашали фотографировать сопливых детишек и покойников. В той самой коммуналке, из которой он сбежал десять лет назад.
Длинная кишка этой самой прихожей до сих пор пугала его ночными кошмарами.
Узкие облупившиеся двери, горы хлама по углам возле каждой, стоптанные тапки, в которых выходили на кухню и уборную. Велосипеды какие-то, раскладушки, развешенные по стенам. Они ведь даже никому не нужны были, и их на его памяти даже не снимал оттуда никто и никогда. А ведь все равно висели…
Из огромного зеркала на Садикова смотрело унылое, обрюзгшее лицо землистого цвета, с глубокими морщинами под глазами.
Вот это сдал! Это сдал, что называется. Никакого здорового румянца, о блеске глаз и говорить нечего.
Нет, пора завязывать со всеми страхами и предчувствиями. Пора, давно пора выбираться на улицу. Пройтись пешком до стоянки такси, подышать морозным воздухом. Доехать до студии. Снять какую-нибудь алчную до славы длинноножку и трахнуть ее, как положено. Хотя с этим придется повременить. И здоровье что-то тревожит, и Галка может обидеться. Он же ничего и никогда не делал без ее благословения. Так, может, пару раз невинные шалости себе позволял, да и только.
Осторожно ткнув кончиком пальца в блестящий выключатель, Сима побрел в гостиную. Упал на глубокий белый диван и тут же потянулся к телефону.
Она тут же ответила на его звонок.
— Да! — Галкин голос звучал необычно сухо, или ему это только так показалось. Нет, не показалось, потому как следующим своим вопросом она и вовсе загнала его в тупик. — Чего тебе нужно?
— Поговорить, — промямлил он, забыв поздороваться и совсем пропустив тот факт, что и она не поприветствовала его тоже.
— Некогда мне, Симка! Некогда, отстань!
— Галюня, дело не терпит отлагательства, понимаешь?! — земля медленно и плавно начинала уходить из-под его крепких ног. — Тут такое дело…
— У меня тоже, Садиков, тут такое дело, понял! — вдруг взвизгнула она истерично, потом помолчала и уже менее грубо попросила: — Давай, как освобожусь, я тебе перезвоню сама, идет?
— Идет, — согласился он, а что ему еще оставалось. — Может, приедешь ко мне? Я соскучился.
— Да, видимо, так оно и получится, — пробормотала она озабоченно и отключилась.
Все! Это и есть как раз та самая первая ласточка, подумал он отстраненно, будто не о себе. Первая ласточка с крыльями ворона, падкого до мертвечины. Что-что, а этот мерзкий запах падали навсегда вжился в сознание Садикова, еще когда он жил там, в своем прошлом.
Десять лет… Десять лет, твою мать, он его не слышал. И вот сегодня, сейчас, при первых звуках голоса своей женщины, он его узнал. Узнал и мгновенно понял — это конец!
Кое-как Сима встал и заставил себя пойти переодеться. Хватит уже ходить по дому без трусов в одном халате. Да и на улицу все же придется выходить. Нужно купить продукты к Галкиному приходу. Та любила вкусно поесть. Так же, как и он, презирала гарниры. Придется покупать мясо, курятину, грибы еще можно.
Он натянул на себя теплые зимние джинсы, поверх шерстяных подштанников. Толстый мохеровый свитер на футболку. Пуховик застегнул до самого подбородка, теплые сапоги на ноги, шапку опустил на уши и, отсчитав несколько внушительных купюр, вышел спустя минут десять из дома.
Одна рука у него была в кармане. Вторая сжимала большой прочный пакет.
Ветер и в самом деле поднялся не шуточный. С утра вроде солнце заглядывало в окна, а потом все заволокло, снег пошел. Противный такой, липкий. Не поймешь, кажется, и не весна еще, но и зимой уже не пахнет. Морозы еще держатся, но в основном ночами. Днем столбик термометра делает резкий скачок вверх, намекая на скорое тепло, а к ночи стыдливо опускается.
Садиков шел к супермаркету, что был в квартале от его дома. Не забыл, конечно, кинуть виноватый взгляд в сторону своей машины — не до нее теперь, подождет. И второй — вороватый — в сторону стены ангара, серой бетонной массой дыбящейся за стволами старых лип.
Там… Там все это действо разыгралось три дня назад. Он видел все в деталях. А чего не сумели рассмотреть его глаза, доделал мощный глаз объектива. Аккуратная стопка фотографий была спрятана у него в надежном тайнике в его квартире. Фотографий, которые могли стать ему как гарантом безопасности и безбедного существования на всю оставшуюся жизнь, так и верной погибелью. Все зависело от того, как Садиков захочет ими распорядиться.
Странно, но сегодня он не испытал такой радости, как в прошлую пятницу. Куда подевался азарт, от которого зудело все внутри, когда он, распечатав пленку, принялся рассматривать то, что заснял? Рассматривать и мечтать. Мечтать и планировать. Планировать и ликовать.
Это потом уже пришел страх и раскаяние, а так ли уж правильно он поступил? Не станет ли профессиональная хватка и чутье причиной его собственного краха? Что если это было никаким ни подарком судьбы, а как раз наоборот?