Казалось бы, расслабься и отдохни, дорогая!
Нет же, как же!!!
Оставалась подруга, которой еще не досталось на орехи. О ней вспомнилось на третий день, когда было извлечено с самого дна чемодана Маринкино любимое черное платье, в которое та не влезала уже пару лет. Надела Даша маленькое черное платье в блестках и с боа, пошла в ресторан при отеле, тут же была окружена вниманием и тут же снова принялась злиться. Сначала на Маринку, потом на назойливых мужиков, ухаживающих нелепо, а то и откровенно пошло. Администраторшу вспомнила нехорошим словом, которая разболтала одному из ухажеров, что она не замужем.
Зачем поехала?! Что кому доказала?! Хотела повторить ощущения? Вернее, хотела обновленных ощущений, без присутствия блудливого бывшего?
Они же были, были два раза здесь вместе. Первый раз удался. Во всем виделась благодать: погода, море, песок, люди. Второй раз все похерил, поскольку неверный без конца таращился на баб, пропуская мимо ушей то, о чем она говорила. Забывал о ее просьбах. Ныл, что устал, что обгорел, что болит голова, что ему надо на работу, что горит какая-то командировка.
Вернулись. Он уехал в командировку. И вот из нее-то и вернулся до черноты загоревшим, без следов от трусов.
– Пропади все пропадом! – воскликнула Даша, уставившись злыми глазами на оброненный ею кусок мороженого.
И уронить бы на пол, так ведь нет – на подол сарафана, на самое такое место, что, если кому надо, подумает бог весть что.
– Не стоит так убиваться! – дунул ей в ухо низкий мужской голос, от которого с чего-то по хребту поползли мурашки. – Мороженое отстирывается.
– Допустим! А как я по городу стану добираться в отель?! – говорила она с тем, кто все еще продолжал торчать за ее спиной и дуть ей в ухо низким, хриплым и волнительным голосом. – До стоянки такси сто метров, а с таким пятном...
– Боитесь себя запятнать? – понятно было, что незнакомец ухмыляется. – Так разве же мороженым это возможно? Нужно что-то посолиднее.
– Послушайте!..
Она резко обернулась, увидела загорелые мужские кисти рук, наполовину втиснутые в карманы светлых брюк. Край льняной широкой рубашки, потом взгляд ее скользнул выше, туда, где внятно бугрились мышцы на груди. Затем шел воротник, охватывающий мощную шею. Подбородок, любой викинг удавился бы, чтобы такой иметь. Нос... Хороший нос… И глаза, черт бы их побрал, эти глаза!
Конечно, она их узнала – эти наглые зеленые глазищи, постоянно чему-то ухмыляющиеся, даже когда властный рот бывал недвижим. Ох, сколько времени у нее ушло на то, чтобы научиться не зависеть от их безусловной неотразимости.
– Сражает наповал, паскуда!!! – шипела с придыханием секретарша Неля, когда этого мужика сначала приглашали для беседы, а потом уже приводили к Даше в кабинет в наручниках. – Прямо, вот как глянет, хоть стой, хоть падай и раздевайся!!!
– Скажешь тоже, Нель, раздевайся! – фыркал ревниво Дашин помощник Ванька, давно и безнадежно нарезающий вокруг их секретарши круги. – На нем крови, может быть, знаешь, сколько!!!
– А ты еще доказать сумей! – огрызалась Неля и как в воду смотрела.
Никакой доказательной базы у Даши и Ваньки не получилось. Все рассыпалось, ломалось и рушилось.
– Может, Даш, ты тоже пала жертвой его неотразимости, а?! Может, мне к нему Ваньку приставить, а тебе другим делом заняться, а?! – выдал однажды версию ее начальник.
– Пал Степаныч!!! – тут же обиделась она и дулась потом на него неделю. – Да вы что?! Он же подозреваемый!
– Вот и работай его, раз он подозреваемый, – рубил ладонью воздух Пал Степаныч на ровные фрагменты. – Чего топчетесь, как пионэры, на одном месте!
– Мы и работаем! – выпрямила Даша спину так, что аж пуговицы на груди затрещали. – Мы же...
– Мы же, они же, вы же! – снова перебил ее начальник и рукой на дверь указал: – Через день, если ничего не будет, отпустить должна своего красавчика.
Нелька, паразитка, на последних словах как раз в кабинет с чаем сунулась. Выслушала, в головенке своей белобрысой прокрутила и прицепила потом этого возможного уголовника, соскочившего со всех мыслимых и немыслимых подозрений, к Даше.
– Как там твой красавчик поживает?
– Что нового о красавчике твоем?
– Не слыхала, говорят, весь бомонд съел по галстуку от новой тачки твоего красавчика!
Даша хоть и бесилась, но отшучивалась, как могла. Нелька была родной племянницей кого-то сверху, и ей прощались и бесконечные отгулы за прогулы, и опоздания, и отвратительный по вкусу чай. Как тут рот ей закроешь!
А тем более теперь она не могла бы ничего ей возразить, когда этот самый красавчик стоит позади Даши, ухмыляется и таращится наглыми глазищами на ее подол, выпачканный мороженым.
Что тут скажешь?! Нелька-то понятно, что сказать могла.
– Здрасте, Дарь Дмитриевна.
Бывший подозреваемый, на которого не удалось ничего накопать и поэтому пришлось отпустить, обошел ее сбоку. Выдвинул стул напротив, сел, тут же положил ноги на соседний с ней стул, почти касаясь подошвами ботинок ее коленей, улыбнулся одними губами, глаза оставались холодными, и повторил:
– Здравствуйте, уважаемая Дарья Дмитриевна. Узнаете меня? Если нет, я представлюсь, – и протянул растопыренную пятерню.
Пожать руку человеку, которого ей отчаянно хотелось упечь за решетку, представилось ей абсурдным. Поэтому она просто кивнула и буркнула:
– Нет нужды, я вас помню, Захар... Захар Валентинович Баскаков.
– Сорока двух лет от роду, ранее не судим, но...
Даша тут же насторожилась. Она и так не особо была спокойной из-за его глаз, что сейчас не улыбались, оттого удивляли и тревожили. А тут еще это «но», прозвучавшее с явной угрозой.
– Но кому-то очень сильно хотелось, чтобы было не так, – продолжил Баскаков с нажимом. – И этот кто-то делал отчаянные попытки облить меня грязью с тем, чтобы подыскать мне подходящую статью и упрятать на долгие годы за решетку. И вот теперь этот кто-то сидит напротив меня, трясет выпачканным подолом и...
– И что?! – она бросила в его сторону взгляд, которого побаивались все, включая уголовников.
– И мне вдруг пришла в голову совершенно невероятная идея выпачкать ее душу так же, как сейчас выпачкан ее подол. – Он перестал быть красавчиком, от вида которого писала заваркой Неля, он сделался страшным мощным зверем. – Станет ли так же трепетать ее душа, как трепещет теперь ее подол на ветру, а?! Или у этого симпатичного создания с серыми умными глазами вовсе нет души? И пытаться заставить ее страдать бесполезно? Может, тогда взяться за ее плоть, а? Плоть всегда уязвима, даже если чувства мертвы...
Он говорил ей еще что-то. Очень хлесткое, противное и злое. Говорил, не повышая голоса и почти не глядя на нее, успевая при этом улыбаться девушкам, что проходили мимо летнего открытого кафе.