– О том, кого потом нашли убитым. Фамилия мне неизвестна. И данных никаких тоже нет. Знаю только, что того типа, которым наша Катька интересовалась, нашли отравленным у себя в доме. Повсюду ее отпечатки. И на том стакане, из которого покойный принял яд, тоже ее пальчики. Имеются и свидетели, видевшие, как она выходила из его дома. Так что… – Терехов помолчал и неожиданно закончил со вздохом: – Так что нам с тобой надо ехать и выручать нашу девочку из беды, Кирилл. Если не найдем ее мы, то ее найдут либо менты, либо бандиты. Чует мое сердце, без них тут не обошлось. Только где вот ее искать, как думаешь?
Ох, как гадко начался у нее сегодняшний день! Ох, как гадко!
Накануне случилось столько невероятных, неожиданных просто открытий. Казалось, что у нее в руках ключ к разгадке. Думалось не без тайной гордости, что она, и только она, сумела все разгадать и почти раскрыть преступление и…
И тут наступает хмурое дождливое утро, начавшееся с осторожного стука в окошко, и все! И жизнь разом замирает, даже начинает казаться, что она на этом кончается, потому что слышишь такое!..
Старкова еле-еле выбралась из-под одеяла. Так не хотелось вставать, ну так не хотелось.
За прошлый день набегалась, устала от разыскных своих мероприятий. Потом, уже ближе к вечеру, сидела в бурьяне и караулила Александра. Все ждала и верила, что ей снова повезет и тот по пути на реку снова станет говорить с Тарасом о чем-нибудь важном, подтверждающем самые смелые ее предположения.
Александр мало того что не порадовал ее телефонной болтовней, он вообще пренебрег купанием минувшим вечером. Он не появился. И Катерина безрезультатно просидела в глухой крапиве полтора часа, осторожно отмахиваясь от назойливого комарья. Потом ей это наскучило. Она, соблюдая придирчивую осторожность, поднялась вверх по склону, заперлась в доме, наскоро поужинала вареными яйцами, помидорами и колбасой и полезла в узкую койку под одеяло.
Уснуть долго не удавалось, невзирая на усталость. Совершенно некстати еще дождь припустил, да так расстучался по крыше и листьям, такого шороха навел, что Катерина полночи прислушивалась. Все-то ей казалось, что вокруг дома кто-то бродит. А когда не спится, чего только в голову не полезет, каким мыслям там только места нет.
Начала с Голощихина с его злополучной находкой, закончила собственной персоной, которая вдруг показалась ей такой несчастной, такой одинокой и напуганной, что хоть плачь.
Старкова лежала на тощей подушке, таращила глаза на отпотевший прямоугольник крошечного оконца и жалела себя, жалела, жалела.
Вот была бы она сейчас не одна, разве было бы ей так страшно? Нет, конечно. Она бы давно спала, уткнувшись в сильное плечо рядом. Она давно бы мирно улыбалась во сне, зная, что все заботы, страхи и тревоги – не ее печаль. И носков бы шерстяных посреди лета она не стала бы надевать на ночь, прекрасно зная, что в старом прохладном доме ее будет кому согреть.
Уснула незаметно и, кажется, проспала всего ничего, когда в окошко спальни осторожно постучали.
Она ни за что не встала бы, настолько не хотелось, но стук настойчиво повторялся. Пришлось выбираться из-под одеяла.
– Кто там? – Катерина потерла потное стекло, прильнула поближе и, к удивлению своему, обнаружила на улице под оцинкованным подоконником тетю Машу. – Что стряслось, тетя Маша?
Та промолчала, интенсивно знаками показывая ей, чтобы она открыла форточку. Катерина послушалась, высунув лицо наружу. Тут же сморщилась от неприятной прохлады хмурого утра и снова спросила:
– Что стряслось?
– Бежать тебе нужно, Катька, – громким шепотом оповестила ее соседка – Бежать, и прямо сейчас!
– От кого?!
Ей почему-то вспомнился неведомый Тарас, намеревающийся положить конец ее жизни.
– От милиции, Катька!
– От милиции?!
Вот уж сюрприз так сюрприз! С чего это ей от них бегать? Она ничего такого не делала, просто спросила, и все…
– Ваньку Голощихина кто-то отравил! – с ужасом выпалила тетя Маша и неистово трижды перекрестилась. – Говорят, ты.
– Я??? – Старкова даже попятилась, настолько нелепым показалось ей это утверждение. – Кто говорит, тетя Маша?!
– Милиция и говорит. Сейчас придут тебя арестовывать, так что беги, не будь дурой, – выпалила на одном дыхании ее соседка по огороду и ходко затрусила к своему забору, потом остановилась все же, будто вспомнила, и проговорила с чувством: – Я-то верю, что ты не трогала этого алкаша. Только кто меня спросит! А пока разберутся, ты уж полсрока отсидишь. Беги, Катька!
Отравили… Милиция думает… Полсрока…
Чудовищные слова, совершенно никак не вязавшиеся с ее жизнью и самим представлением о ней, ухали в голове, словно разбуженные филины в дремучем лесу.
Придут ее арестовывать… Пока разберутся… Просидит полсрока…
Что за бред такой?! Что за ерунда?! Она никого не трогала, не травила, не убивала и не грабила, и она сможет это доказать!
И вот тут-то и всплыло гадкое растерянное слово, моментально выбившее почву у нее из-под ног.
Как???
Как она сможет доказать, что она ничего такого плохого не совершала?!
Бегала по городу? Бегала! Вопросы задавала всем подряд? Задавала! К Александру приставала с намерением выведать у него хоть что-то? Приставала! В милиции липовое удостоверение представляла на обозрение? Да, да, да!
Кто станет слушать заезжую дамочку, врушку еще к тому же? Никто. На нее постараются навешать всех собак, как говорят ее ученики-старшеклассники. И за смерть несчастного Голощихина, если он и в самом деле умер, тоже ей отвечать.
Надо бежать. И бежать незамедлительно, иначе никто и никогда не отыщет ее следов в страшных застенках чужого, незаметного на карте города.
Старкова заметалась по дому, торопливо распихивая свои вещи по сумкам. Сорвала с веревок в сенцах развешанные после стирки джинсы, купальник, футболки. Сгребла в косметичку с полочки над рукомойником все, что успела разложить. Блокноты, авторучку, зарядку для телефона, все наспех, все бегом. Угораздило тоже раскидать все по разным углам, будто навек тут поселилась!..
Торопливо влезла в тонкий спортивный костюм, наскоро зашнуровала кроссовки, схватила сумки в руки и, чуть приотворив входную дверь, осторожно выглянула на улицу.
Вот когда она благословила ночную непогоду, развесившую к утру хмурую кисею из вязкого тумана. Вот когда осознала всю ее спасительную прелесть. Не будь тумана, тот умник, что прогуливался теперь с милицейским жезлом на изготовку возле ее машины, непременно ее заметил бы. А так…
А так она тут же ретировалась обратно в дом, осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, вернув на место дверную задвижку. Прислонилась к двери, отдышалась и в три прыжка очутилась у задней двери, ведущей в огород. Если и там засада, она пропала!