— Он проиграл последний бой, — перебила его Вера, не переставая теребить его волосы. — Я застрелила его…
— Ты, может быть, до конца еще не поняла!.. Что-о-о?! — не сразу дошло до него сказанное, Сенька онемел.
Он выкатил на нее глаза и несколько мгновений молча открывал и закрывал рот, не в силах выговорить хотя бы слово. Услышать подобное заявление, и не от кого-нибудь, а от Верки, было для него настоящим шоком.
— Ты напуган? — тихо спросила она. — Не бойся милый, ничего не бойся. Если понадобится, я пойду в милицию и все расскажу. Но думаю, что все и так обойдется.
— Что ты имеешь в виду? — наконец выдавил он.
— Следы преступления будут похоронены под толстым, толстым слоем пепла. — Она горько усмехнулась. — Я сама подожгла дом, который строила вместе с ним своими руками.
— О боже! Час от часу не легче! — Сенька поднялся с колен и, усевшись на диван, уткнул подбородок в сцепленные кисти рук. — Ты убила мужа, затем подожгла дом… Кто бы мог подумать…
— Что тихая, молчаливая, всегда покорная Верочка вдруг в одночасье превратится в страшную злобную мстительницу, — продолжила за него она. — Э-э-х, милый. Мы ведь стервами не рождаемся. Нас жизнь такими делает. А все больше ваше кобелиное племя. Ведь истинное предназначение женщины дарить жизнь, а не отнимать ее. Заботиться о семейном очаге, а не рушить его своими руками. И каждая женщина изначально, будь она последней неприспособленной к жизни никудышкой, подсознательно стремится к этому. Она хочет выйти замуж, рожать любимому мужу детей. Она хочет, чтобы дом ее был полная чаша. Чтобы муж и дети были сыты и веселы. Но не у каждой, далеко не у каждой так получается. Что-то начинает идти наперекосяк, когда муж попадется изверг, или гуляка, или пьяница. И приходится ей взваливать все на себя. Приходится из милой, прелестной, улыбчивой и доброй девушки превращаться в добытчицу, воспитательницу, кухарку, прачку, поломойку и так далее и тому подобное. И не многие выдерживают это, оставаясь по-прежнему добрыми и понимающими, а постепенно стервенеют от жизни такой скотской, черствея душой и разрушаясь телом. И уж тут-то на арену выходите вы — мужчины. И что тут начинается!
— Что?..
— Как вы нас начинаете клеймить! И бедные-то вы, и разнесчастные! И жены-то у вас не те, о каких мечталось. И понимать-то вас никто не понимает! А что в вас понимать-то? Что?! Что, не выдержав жизненного напряга, превращаетесь в слюнтяев? Или что превратив свою женщину в тягловую лошадь, все чаще бросаете сальные взгляды на молодых и необъезженных? А ведь никому из вас не приходит при этом в голову, что эта милая беззаботная красотка с годами превратится в такую же стерву, как и все остальные замученные русские бабы… — Вера замолчала, теребя концы платка, затем медленно поднялась и пошла к выходу. У самой двери она остановилась и, обернувшись на словно окаменевшего Сеньку, попросила: — Ты не суди меня, Сеня, слишком строго. Сил моих больше не стало. Меня бог терпением не обделил, но и его оказалось недостаточно, чтобы сносить все это. Прощай…
Она открыла дверь и вышла.
Сенька сидел не столько ошарашенный ее признанием, сколько ее монологом. За все время знакомства, а знал он ее лет пять, никак не меньше, Верка двух-трех слов за день мало когда произносила, а тут такое… Вот уж поистине: чужая душа — потемки. А женская душа — это вообще омут. Он с шумом выдохнул воздух и только тут наконец сообразил, что она ушла. Сорвавшись с места, он кинулся за ней следом и нагнал ее уже у забора. Верка как раз снимала проволочную петлю, поддерживающую калитку.
— Эй, женщина, — окликнул он ее. — Ты далеко собралась?
Вера обернулась, посмотрела на него внимательно и просто ответила:
— В милицию…
— И что ты там скажешь?
— Все, как есть. Вернее — все, что случилось. А они пусть решают: кто прав, кто виноват.
— А может, уедем? — робко предложил Сенька.
— Не-ет, Сенечка, — она печально улыбнулась распухшими губами. — С этим тяжело уехать. Это станет преследовать всю жизнь…
— Так, понятно. — Он потоптался и, вытянув руку, тронул ее за плечо. — Ты подожди меня здесь, я куртку накину.
— Зачем? — не сразу поняла она.
— Как зачем? С тобой пойду, — изумился он ее непонятливости. — Я сейчас…
— Сеня, — Верка устало вздохнула. — Не надо ничего. Я вообще зря приходила. Я одна… Мне ни к чему втягивать во все это тебя.
— Отставить, — шутливо скомандовал он и бегом метнулся к крыльцу, на ступеньках он обернулся и погрозил ей пальцем. — Смотри! Жди меня.
— Зачем тебе это нужно? — крикнула она ему вослед. — Зачем?
Уже почти скрывшись за дверью, Сенька притормозил, обернулся и с обезоруживающей улыбкой ответил:
— Потому, что я вроде как люблю тебя…
— Я веду их, Валентин Иванович. Вы не беспокойтесь. — Толян шумно зевнул в трубку. — Хотя после ночного дежурства, сами понимаете…
— Прекрати клянчить, — ворчливо оборвал его Скоропупов. — Без тебя знаю, что доплату надо сделать. Сиди на хвосте прочно и смотри, не засветись. Чем хоть наши столичные гости занимаются?
— А ничем, — Валентин Иванович ясно представил, как Толик нервно дернул плечом. — Пообедали, посовещались, позвонили куда-то. К братцу в офис съездили, но последнего не застали, потому как их нет, они отсутствуют. То ли в отъездах, то ли в развлечениях. Сейчас по городу меня катают. Забавно…
— Ладно, ты не очень-то веселись. Если что, то действуй по обстоятельствам. Одним словом — будь начеку.
— Служу Отечеству! — осклабился Толик и дал отбой.
Валентин Иванович вышел из телефонной будки, вернулся в свою машину и снова принялся сверлить взглядом забор двухэтажного особняка. Прошло уже полтора часа, как он отзвонил Алевтине, а она все не появлялась. Он попытался перезвонить, но зуммер пульсировал частыми ударами, не предоставляя такой возможности. То ли Алевтина отключила телефон, что очень глупо, учитывая ситуацию. То ли пытается кому-то дозвониться, что также делает не подумавши. По всему выходило, что звонок Скоропупова ее вывел из равновесия, но следователь и не думал сдаваться. Он сидел и ждал…
Утомительное все же занятие — ожидание. От нетерпения начинает ломить все тело, шейные позвонки сводит судорогой. Глаза начинают слезиться от напряжения. Так и хочется бросить все, вытянуться на сиденье и перестать мозолить глаза окружающим. Но Валентин Иванович был человек упертый. Он знал, что может просидеть вот так очень долгое время. Весь фокус заключался в том, что времени-то этого у него как раз и не было. Того гляди, вернется Денис, и тогда вся его затея летит ко всем чертям.
Валентин Иванович совсем было расстроился, как входная дверь распахнулась и на крыльцо вышла Алевтина.
— Слава тебе господи! — выдохнул он и поспешил выйти из машины. — Алевтина!