– Угомонись, сука! Еще раз ударишь по стеклу…
Она ударила, и не раз. И тогда водитель ударил ее. Не бросая баранки руля, он вытянул назад правую руку, нашарил ее голову, больно схватил за волосы и принялся бить ее головой о дверь. Бил и приговаривал:
– Угомонись, угомонись, угомонись, а то убью сейчас!
Соня извивалась, орала, пыталась царапаться и отцепить его жесткие пальцы от своих волос. Ничего не получалось, он держал ее очень крепко и, кажется, отпускать не собирался. Тогда она вонзила ногти в его запястье и принялась что есть сил давить. И орала при этом, не церемонясь в выражениях. Он тоже заорал, ему тоже сделалось больно, живым же он был человеком, не роботом. Заорал дико, но хватки не ослабил. Машина заметно вильнула раз, другой, взвизгнули покрышки об асфальт, что-то даже, кажется, хрястнуло. Наверное, водитель пытался затормозить или выправить машину, но одной рукой, сидя вполоборота, не сумел. Или не успел…
Все дальнейшее походило на кошмарный затяжной сон, наполненный диким страхом, болью и непониманием.
Соня так и осталась лежать на спине, но почему-то ее швырнуло на пол между сиденьями. Краем глаза она успела увидеть купол неба, унизанный звездами. Потом тот стремительно начал смещаться, смещаться, сменяясь непроглядной жуткой теменью. Потом снова звезды, потом снова темнота. Понять, что происходит, она смогла не сразу.
Они перевернулись, кажется! И продолжали переворачиваться! Отсюда все и крутилось за окном машины перед глазами. И треск еще стоял, отвратительный треск разваливающегося железа и стекла. А потом дикая боль, чей-то стон, и все, и уши, словно ватой, заткнуло тишиной.
Она была жива. Она точно знала, что жива. Она все еще чувствовала боль в голове, там, где держал ее за волосы ее похититель. Интересно, а где он теперь… Так же, как и она, лежит, стиснутый сиденьями, или удрал, бросив ее одну в искореженной машине? Одну на неосвещенной дороге. Хотя с дороги они, кажется, благополучно слетели, перевернувшись неоднократно. Просто так, что ли, звезды мелькали у нее перед глазами?
Так, если они слетели с дороги, значит, упали куда-то в кювет. Кювет тут был глубокий, это она еще заметила, когда пыталась выброситься из машины. Глубокие ямы по краям дороги, поросшие кустарником и чуть дальше окаймленные березовой посадкой. Стало быть, упали они в заросли и…
Их тут никто до завтрашнего утра не найдет. А может, и утром не найдет. И что?! Что делать?!
Соня попыталась шевельнуться и тут же громко застонала. Обе ноги были, словно тисками, стиснуты покореженными креслами, и боль в левом колене пронзила до самой грудной клетки, стоило ей пошевелиться.
– Эй, ты, гад! – засипела она, замолчала тут же, прокашлялась, чтобы говорить чуть громче, и потом снова позвала: – Эй, ты!!! Ты жив или нет?!
Водитель, что ее похитил и трепал потом за волосы, пытаясь заставить быть благоразумной, не ответил. Может, был без сознания, может, его выбросило из машины через ветровое стекло, она слышала, что такое часто случается, а он был не пристегнут. А может быть… Может быть, он погиб?! И она лежит теперь на полу между сиденьями, а всего лишь в полуметре от нее покойник?!
– Господи! Господи, помоги мне!!! – захныкала Соня и, стиснув зубы, принялась возиться, намереваясь все же выбраться. – Господи! Сделай так, чтобы я выбралась на улицу! Помоги мне…
Она измучилась, устала от бесплодных усилий и боли, простреливающей колено, стоило ей его задеть. Пить хотелось так, что выпила бы из грязной лужи, кажется. Сколько прошло времени? Час, два, а может, минуты, растянувшиеся в вечность? Соня стонала, плакала и продолжала копошиться, продолжала пытаться выпростать из узкого пространства измученное тело, переставшее ей подчиняться.
В какой-то момент что-то захрустело и сдвинулось где-то там, в ногах. И она почувствовала, что сможет. Да, да, да!!! Она сможет теперь вытащить ноги, невзирая на непереносимую боль в левой коленке.
Кое-как ей удалось занести сначала левую, потом правую ноги на сиденье. Подтянуться на локте и вытащить себя всю с пола. Как только ухнула на мягкий, сделавшийся отчего-то мокрым ворс автомобильного чехла, и не хотела, да расплакалась. Она теперь свободна! Она смогла! Она теперь выберется наружу и…
Черт! А как же она выберется, если двери заблокированы?
Соня подтянулась на руках, вцепившись в передние кресла, сделавшиеся вдруг низкими и подвижными. Выглянула из-за них и едва не расплакалась от облегчения.
Никакого покойника в машине не было. Там на переднем сиденье вообще никого не было. И стекла ветрового тоже. Оно напрочь отсутствовало, а вместо него зияла огромная дыра, через которую не то что она, слон пролезет. Как вот только пробраться между крышей и спинкой сиденья, как? Попытаться его сломать?
И она принялась раскачивать ходившую ходуном спинку. Злости, отчаяния, радости – да что ее только в тот момент не подталкивало, – всего хватало, из всего понемногу она черпала силы. И на боль в ноге не обращала уже внимания. Надо было выбираться, и она выберется! Иначе зачем все то, что было затеяно? Иначе оно и смысла не имело. А теперь же…
Теперь, выбравшись, она знает, куда и с чем идти. Она же великолепно рассмотрела водителя, пока пыталась перебраться к нему вперед, и когда он отшвыривал ее сильной жесткой рукой. Невзирая на темноту в машине, она рассмотрела в свете панельных подсветок его физиономию. А рассмотрев, конечно же, узнала. И теперь… Все понемногу вставало на свои места. Только бы выбраться из машины на дорогу, только бы доехать до города и успеть все-все-все рассказать Олегу.
Он умный, он все моментально поймет, раскрутит, выследит и все и всех расставит по своим местам. Или рассадит?
Сделалось смешно и грустно до слез. Рассадить-то он сможет и без ее участия. Он ведь уже на полпути к этому. А ей бы вот только выбраться!
Ох, через какое великое препятствие пришлось ей перетаскивать ноющее от боли и чудовищной усталости тело! Ох, как велико было искушение откинуться снова на сиденье и остаться ждать утра. Ждать, когда кто-нибудь найдет ее здесь и когда придет наконец избавление от того чудовищного надрыва, с которым она толкала головой и плечами скомканную автомобильную крышу, раскачивала, ломая, сиденье. Она измучилась до тупого отвращения к тому, что делала. Зачем, если все равно она уже не сможет сделать ни шагу? Нога вообще не слушалась, одеревенела просто. Куда она с такой ногой? Она и шагу не сделает. А ведь предстоит еще карабкаться по склону кювета через кусты, по травяным зарослям.
– Не хочу! Не нужно ничего! – уговаривала себя Соня, хныча без слез, на них ведь тоже нужны были силы.
И вот когда ее сил оставалось ровно на то, чтобы просто дышать, спинка переднего пассажирского сиденья с гадким хрустом подломилась и упала вперед. Открылся великолепный проход, через который не пролезет только неживой или ленивый.
И Соня полезла. Ползла, как партизан-подрывник, стиснув зубы, чтобы не орать. Ползла, не обращая внимания, что больно корябает плечи и голые, не защищенные рукавами руки об искореженный металл. Выбралась на капот, с чего-то оказавшийся таким горячим, что она, забыв о том, что надо бы быть осторожней с искалеченным измученным телом, тут же скатилась в траву. Приземление было неудачным и, конечно же, болезненным. Она же не была профессионалом и не могла концентрироваться при падении. Хорошо, что хоть выбраться удалось. Что теперь?