Вот все разом взялось и замкнулось…
И все замкнулось на этой женщине.
Все его обеты, крепости и бастионы оказались сейсмонеустойчивы. Все рвы засыпаны, мосты и флаги опущены по первому свистку. Бороться не было сил, возможности и смысла. И каждый день начинать — как с чистого листа — вдруг тоже не захотелось. А захотелось продолжения. Чтобы ее голова покоилась на соседней подушке, а волосы щекотали ему щеку и он сдувал бы их всю ночь с себя сердито. И еще утра хотелось общего: Пускай с недосыпом и недовольным ворчанием про очередь в ванную. Он ей даже бигуди по всей голове простил бы и кофе прохладный с подгоревшими тостами. Лишь бы рядом, лишь бы не с чистого листа, лишь бы вместе доживать, что не успели с вечера…
— Это ты меня прости, Тань. Не доглядел. Прости.
И он вышел, поспешив закрыться от нее дверью.
Раскис? Ох и раскис. В груди печет, в глазах режет так, будто часа два смотрел на сварку. И удушье отпускать не хочет, ну просто дышать нечем. А все чувства, будь они…
Нет, пускай все остается, как есть. Пускай…
Кирилл с Шурочкой сидели на кухне и цедили что-то из высоких фужеров. Начали, видимо, сразу, как пришли. И приложились уже по-плотному. У Кирюхи лицо пошло красными пятнами. А Шурочка смотрела уже как бы мимо Степана, когда он вошел в кухню.
— Нажираетесь"? — поинтересовался он беззлобно; какое тут зло после всего, что случилось.
— Стресс снимаем, — кротко пояснила Шурочка, вдруг всхлипнула и призналась:
— Ребята, а я вас ведь так люблю!
— А уважаешь? — Кирюха подозрительно прищурился и подпер щеку ладонью. — Любовь любовью, а как насчет уважения?
Шурочка не ответила, прослезившись. Долго сморкалась в кружевной платочек. Потом пригладила волосы, заправив непослушные прядки за уши, и неожиданно совершенно трезвым голосом спросила:
— Степа, что она говорит?
— В каком смысле? — Степан как раз наливал себе в обычную чайную чашку коньяк, следил за тем, чтобы не перелить через край, потому и не сразу сообразил, о чем Шитина спрашивает.
— Ну… Татьяна эта твоя, она не видела, кто ее ударил? — Шурочка вдруг уставилась на свои коленки и снова всхлипнула. — Опять колготки поползли! Ну что за напасть такая, а?! Вторая пара за день!.. Степа, она же могла видеть, кто на Нее напал. И эскулап этот сообщил мне, что сознание она потерять не могла сразу, не той силы удар был. Могла просто испытать сильную боль, ну там шок и все такое. Он говорит, что ударили ее палкой. Палкой трухлявой, щепки застряли в волосах. Трухлявая палка сильно ударить не могла. Кожу рассекла сильно… А? Ничего не говорит?
Степа хлобыстнул целую чашку коньяка, схватил кусок лимона с тарелки и, сморщившись, прикусил его крепкими зубами. Потом долго жевал, дышал открытым ртом и моргал до слез. Эти двое смотрели на него хмельными глазами и терпеливо ждали ответа.
— Да ничего она не сказала! — выдохнул он, наконец, проморгав слезу. — Не стану же я ее допрашивать, в самом деле, когда она в таком состоянии! Не зверь же я и уж не мент в любом случае, чтобы сейчас приставать к ней с расспросами!
— При чем тут это?! — Шурочка недоуменно дернула плечами и принялась натягивать на коленки край юбки, пытаясь прикрыть шустрые дорожки на колготках. — Преступление раскрывается всегда по горячим следам. Если мы ничего не сделаем сейчас, то потом никто уже и не вспомнит.
— О чем? — Кирилл сильнее вдавил кулак в щеку, сделавшись похожим на огромного резинового пупса, голову которого вдруг кто-то сжал большущими руками.
У Шурочки был в детстве такой, и она частенько мяла его мордашку, хохоча до слез.
— Не о чем, а о ком! — Шурочка повозила по пустой тарелке вилкой. — Степа, дайте что-нибудь на вилочку. Ну, хоть кусочек колбаски. Ничего ведь не кушала сегодня. В обеденный перерыв с Генкой цапалась, потом пошло-поехало… А соседи у вас, Кирилл, имеются в округе? Из тех, что с началом осени не уезжают в город? Пенсионеры там или безработные? Они могли видеть кого-то, кто бродил в окрестностях. Машину могли видеть или человека. Не привидение же это было, в самом деле. Это был человек! И его могли видеть! Это нам всегда только кажется, что нас никто не видит, а на самом деле всегда найдется пара любопытных глаз, которая что-то или кого-то видела. Тем более вы уехали, не заперев ворот. По садику гуляла незнакомая женщина. Это, несомненно, могло привлечь чье-то внимание. Дачники — народ любопытный.
— Саша! — Кирилл выпрямился и смотрел теперь на свою помощницу с пьяным восхищением в сильно помутневших глазах. — Ты просто гениальная женщина! Почему мы не сделали этого сразу?! Нужно было тут же опросить всех соседей! Постучать в каждый дом и выяснить, кто блуждал в окрестностях? Она права! Права во всем!
И он принялся тыкать пальцем в Шурочку, едва не задевая ее по носу. Та скромно потупилась, тут же с благодарностью приняла из рук Степана огромный бутерброд с колбасой и помидором и живенько принялась его жевать, не забывая бубнить с набитым ртом:
— Опросить всех соседей — раз. Второе — как можно скорее выяснить, что это за гражданин на светлой машине и в белых носках. И третье — вплотную заняться Вероникой.
— Каким образом? — Степан слушал с возрастающим интересом.
Он знал, конечно, что Шитина — умница, каких поискать, но не до такой же степени! После такого потрясения, наполовину пьяная, а выдает умнейшие вещи!
— Нужно определить круг ее знакомых. Действительно ли ее криминальные связи такого уровня, что способны интересоваться новейшими компьютерными разработками? И главное, так ли уж они платежеспособны, во! Еще, еще, еще что-то я упустила… Этот в белых носках — он кто? Нужно выяснить. Если он на самом деле мент, то на кого работает? Он ведь может быть и продажным. И опять-таки может работать на ту же Веронику. Нет, не то… Что-то мне во всем этом не нравится… Степа, что я упустила?!
В черных глазах Шитиной плескалось хмельное неудовольствие. Она сжевала бутерброд, запросила следующий. Потом снова приложилась к вермуту, что они с Кириллом распечатали. И все думала и думала. А потом вдруг как спросит…
— Старушки? — опешил Степан, коньяк понемногу начал согревать его теплом, позволив начать дышать полной грудью и смотреть вокруг, не морщась от сильной рези в глазах. — Шурочка, ну при чем тут старушки?! Одна от приступа, кажется, умерла. А вторую сбила машина на светофоре, по-моему. Никакой связи вообще!
— А вдруг?! — возмутилась она и совсем уж начальственно хлопнула ладошкой по столу; потом вспомнила, кто в этом доме хозяин, и тут же пробормотала сконфуженно:
— Извините, Степа. Но ничего нельзя сбрасывать со счетов. Вдруг все дело как раз в этом… Господи! У меня сейчас просто голова лопнет! Сколько информации! Сколько пострадавших, подозреваемых! Нет, надо этим делом заниматься с трезвой головы, а не… Нет, все же есть что-то еще, что мне отчаянно не нравится. Ну что же это? Стойте, а почему это…