– Овдовела она много раньше, милый. Еще тогда, когда Генка ее предал! Это ведь такой удар для женщины: знать, что ты больше не любима и не нужна, – и снова был вызов в ее словах. – Вот тогда она и овдовела. И как всякая нормальная женщина имела полное право не носить по мужу траур. Разве я не права?
Стас сердито засопел, какое-то время от ответа воздерживался. Потом все же выдал с тяжелым вздохом:
– Ты всегда права, Ирина. Почему вот только ты здесь, а не дома, не пойму?..
Она тоже не понимала. И искренне надеялась на то, что ее через пару суток освободят.
Освободить-то и в самом деле освободили, но взяли подписку о невыезде. Говорили с протокольной суровостью и попросили являться на допрос по первому зову.
– Разумеется. – Ирина недоуменно пожала плечами. – А как же иначе? Не собираюсь я бегать от доблестных органов правопорядка, поверьте. И в моих интересах тоже, чтобы убийцу Натальи нашли. Хотя…
Хотя она теперь была практически уверена, что Наташу убила Мохова Светлана. Слишком много всего на ней сходилось. Слишком!
– Это мы без вас разбираться станем, кто из вас двоих ее убил, – оборвал нить ее рассуждений Гришин Михаил Семенович. – В советчиках не особенно нуждаемся. Кстати, раз уж вы такая дотошная дама, не подскажете, с кем встречалась ваша покойная подруга?
– Нет, не подскажу. Я его… их… никогда не видела. И меня с ними никто не знакомил.
– Их?! Вы не оговорились? Их что – было так много?
– Я не знаю, но ее покойный муж что-то такое рассказывал про малолеток каких-то. Что будто бы Наталья совершенно стыд и совесть потеряла, таскается по барам с хакерами, байкерами… Что-то в этом роде, короче. Однажды я пришла к ней, это было еще до смерти Гены. А у нее посуды грязной целая раковина. По количеству столовых предметов я сделала вывод, что у нее было много гостей.
– И ни с кем из них вы не знакомы, как я понял, – с тоской констатировал Гришин.
Прорабатывать новую версию, которую с них требовало начальство, ему до боли зубной не хотелось. Туда ведь только сунься – к этим длинноволосым или, наоборот, лысым татуированным молодчикам. Туда ведь только ногу сунь, сразу потонешь в их пустых глазах и кличках. Начнут врать, друг на друга сваливать. Ох, заведомо гиблая версия, заведомо. Ведь как было хорошо с этими бабами! Все просто и понятно. И мотив имеется, и улик воз и маленькая тележка. Чего, казалось бы, проще: передавай дело в суд и отряхивай ладони. Нет же! Виктор Иванович затупил и знать ничего не хочет: Моховой он благодарен, эту симпатюлю подозревать не может по ряду причин. Знает он – Гришин – ряд этих причин, чего уж! Между ее длинными ногами эта самая главная причина. А то жену он любит, да навсегда. Насмешил тоже. Любил бы так преданно и искренне жену, не стал бы за этих баб вступаться. И работать бы не мешал честным людям.
Гришин вызвал секретаршу и велел ей срочно отыскать его помощника.
– Он на происшествии, Михаил Семенович, – тут же выдала она ему ответ, перебирая бумаги на его столе, сортируя подписанные и нет.
– Как вернется, так и передай, черт возьми! – заорал Гришин ни с того ни с сего. Выдернул у нее из рук отсортированные бумаги и снова уложил их на стол. – И не трогай тут пока ничего! Нужно будет, сам отдам!
Губы у нее подрагивали от обиды, когда она выходила из его кабинета.
Нет, ну чего орать?! Чего бумаги хватать?! Сам же просил, чтобы подписанные документы на его столе не залеживались, а теперь из рук выдергивает. Психопат ненормальный! И чего так разнервничался, что помощника на месте нет? Так найдет она его по мобильному, господи ты боже мой!
– Сева? Сева, привет, – секретарша шмыгнула носиком. – Наш тут беснуется, тебя ищет. Ты скоро?
– А по поводу? – сразу насторожился Сева.
Он сегодня не успел положить на стол Гришину полный отчет по одному из дел и тут же струсил.
– Все по тому же! Сначала подозреваемая у него была. Подписку с нее взяли вроде. Потом сразу и начал орать. Ты уж давай там быстрее. А то я просто не могу больше!..
Сева зашел к ней в приемную почти через час. Он давно уже вернулся с происшествия, но незаметно прокрался в свой кабинет и корпел над отчетом минут сорок. Примется Гришин метать громы и молнии и требовать этот самый отчет, а он ему распечатку – раз и на стол под самый нос.
– У себя?
Сева привычно положил ей на коврик для мышки шоколадную конфету. Так вот повелось: как заходит в приемную, так секретарше конфетку. Девчонка была с понятием, всегда прикрывала. Даже если он и дома в тяжелом похмелье валялся.
– У себя. Иди уже.
Гришин корпел над грудой документов. Внимательно изучал, что-то подписывал, что-то откладывал в сторону. Явившемуся пред его очи помощнику очень обрадовался. Несколько минут обсуждал с ним освобождение из-под стражи обеих подозреваемых. Одну выпустили под подписку. Второй пришлось вносить залог.
– Ты вот что, Сева, сделай, мил-дружок, – задумчиво обронил Гришин. – Поспрашивай там у соседей погибшей, по близ лежащим кафешкам пройдись, по барам. Поищи, словом, места ее дислокации. Где-то же она квасила. И не одна, по слухам. И в день убийства у нее дома мужик отирался. Надо бы выяснить: что за хахаль. Вообще, требуется расширить круг поисков, где и с кем она проводила свое время. А то начальство теребит меня, понимаешь. Новых версий подавай. Узкая направленность руководству не понравилась. Кстати, ты отчет подготовил?
Ну вот! Так и знал, что Гришин непременно про отчет вспомнит. И хитрец все же какой. Узкая направленность начальству не нравится! И не Гришина самого, а их общая. Так Сева с первого дня после происшествия талдычил ему, что мужика нужно того постараться установить, что погибшую с балкона за шиворот вытащил. А Гришин что? А Гришин поспешил отмахнуться и рявкнул тогда еще на него:
– У нас на эту Мохову столько улик, что на три дела хватит. Мужик-то тут при чем? Ему какой интерес убивать свою подругу? Ему от ее гибели нет никакого прока. Да и как его установишь…
Гришин вот тогда сразу определил, что установить личность любовника погибшей будет сложно. Практически невозможно! А ему – Севе – теперь устанавливай. Эта же такая кропотливая, такая изнурительная работа. Придется таскаться по соседям, опрашивать, напоминать, заставлять их напрягать свою память. Придется обходить все близлежащие бары, кафе и рестораны, а их в том районе немерено. И там снова опрашивать, снова заставлять вспоминать. И хорошо, если немерено повезет и кто-то когда-то видел погибшую Наталью с кем-то. И даже знает этого человека. А если нет? Если не повезет и ее никто не вспомнит, что тогда? Тогда вся его недельная изнурительная работа полетит ко всем чертям…
Район новостроек чем был плох: там не тусовались возле подъездов старушки – божьи одуванчики. Все они остались по своим старым квартиркам, в старых, давно обжитых микрорайонах. Здесь жили в основном люди среднего, молодого и очень молодого возраста. Наблюдательностью, как правило, не отличались. Любопытством редко кто страдал. Возле подъездов сиживать часами им было некогда.