Виктор Иванович сердито надул губы, наблюдая исподлобья за Гришиным.
Понимал его, конечно. Понимал, что начинать расследование заново при готовом почти для судебного разбирательства деле тому что ножом по горлу. Но сдаваться не собирался.
Еще чего! Он не позволит, чтобы за решетку на долгие-долгие годы, а то и на пожизненный срок отправилась Мохова Светлана. Она ничего не совершала предосудительного, он теперь в этом был практически уверен. Единственное ее преступление, на его взгляд, это запретные отношения с женатым мужчиной. И все! Все остальное за нее проделал другой, который маскировался под обстоятельства, манипулировал людьми, наслаждаясь тем, что выбирал: кому – жить, а кому – хватит. Может, и другие мотивы у него имелись, Виктор Иванович пока не знал. Но все сделает, чтобы узнать.
Мохова Светлана могла быть плохим доктором, нерадивым там, безответственным, но никак не хладнокровным жестоким убийцей.
– Ладно, хорошо. Пусть так! – начал сдаваться Гришин Михаил Семенович, осерчав на свою работу, а попутно и на судьбу, что преподносит гадкие сюрпризы, не спросив разрешения. – Допустим, что все эти преступления совершил один и тот же человек. Отравил ребенка, потом спровоцировал отравление Геннадия посредством его обезумевшей жены. Следом убивает и ее, но…
– Что но? Ну что но? Этого мало, что ли?! – перебил его Виктор Иванович и сразу занервничал.
Он понял, куда тот клонит. Ждал и боялся этого вопроса. И он не заставил себя долго ждать.
– Как ты это доказать сумеешь, Витя?!
Гришин ни разу не называл его по имени. Ни разу и никогда. А теперь назвал. И необидным ему это показалось, хотя был противником фамильярности, а как раз наоборот. Как к другу Гришин к нему сейчас обратился, а не как к коллеге. Как друга хотел предостеречь от возможных ошибок и неприятностей.
– Как сумеешь доказать его вину, если нет ни малейшей зацепочки, ни единой улики и даже намека на это! Все эти бумажки, которыми ты тут передо мной потрясал, в суде не пройдут. Они и до суда не дойдут как безосновательные. Мало ли кто у кого в родне числится! Мало ли кто и от чего умер и в какой последовательности! Все утверждения ведь требуют доказательств. А их нет! Где возьмешь?
– Не знаю пока, но буду стараться. И Ирина… Мне очень хотелось бы с ней переговорить. Есть у меня кое-какие сомнения по поводу ее отравления. Кстати, Мохова не заговорила?
– Нет. – Гришин качнул головой. – Молчит и от встреч с адвокатом отказывается.
– Ладно, это я возьму на себя. Разговорим помаленьку. Ко мне у нее больше доверия. Кстати… – Виктор Иванович глянул на Гришина с изумлением. – А у тебя какие для меня новости имелись? Ты что-то такое говорил, а я влетел, ошарашил с порога. Так что там у тебя?
Гришин кивнул и нехотя полез в стол. Достал папку, размотал заерзанные бечевки, вытащил черно-белый графический портрет, протянул через стол и спросил:
– Узнаешь?
Виктор Иванович полез было за очками, но тут же замер с бумагой в вытянутой руке:
– Не понял! Откуда у тебя это лицо?!
– Фоторобот составлен в присутствии и по утверждениям последнего любовника погибшей в петле Натальи. Спала она периодически с одним спортсменом по имени Вячеслав. Если можно ему верить, то этого гражданина с портрета погибшая очень сильно любила и побаивалась. Отношения с ним имела давно, слушалась его беспрекословно, вот и…
– Вот и думай теперь, кто ее в тот день с балкона за шиворот вытащил, а потом в петлю сунул! Вот это расклад! А ты еще говоришь! Мне срочно нужно встретиться с Моховой. Срочно! Возьму с собой? – Он поводил туда-сюда бумагой с портретом в воздухе.
– Бери, это ксерокопия. У меня еще имеются, – с кислой улыбкой проводил его из кабинета Гришин. И стоило двери за гостем закрыться, проворчал: – Все снова-здорово теперь, мать твою за ногу! Севка нужен срочно, следопыт хренов…
Севу он разыскал. И уже через полчаса тот стоял перед ним как лист перед травой.
Ухмыляясь без конца и хмыкая, Гришин похвалил помощника за службу, намекнув, что кое-кто из вышестоящего ведомства весьма доволен результатами его работы. Предложил и дальше поработать в этом направлении, не так рьяно, чтобы не привлекать внимания других структур, но дело не забрасывать.
Пробубнив все это ему без особого выражения, отчего Сева так и не понял, оценил начальник или не оценил на самом деле его рвение, Гришин сказал:
– И контролируй потерпевшую в больнице. Очень до нее вопросов много имеется. Понял или нет? Чего ерзаешь, не пойму!
– Я все хотел доложить вам, Михаил Семенович, – замялся Сева, не зная, как подступиться к тому, чтобы «обрадовать» своего начальника и при этом постараться избежать нагоняя. – Тут такое дело…
– Какое?! Еще, что ли, один труп по этому делу? Снова отравленный? – прошипел Гришин, собирая губы трубочкой. – Кто?!
– Потерпевшая… Ну, Ирина… – начал Сева неуверенно.
– Умерла?! – ахнул Гришин и даже за сердце ухватился, мгновенно прокляв все на свете: и отравителей чертовых, и их мотивы, отдающие сумасшествием. – Не углядели?!
– Не умерла. – Сева виновато шмыгнул носом, боясь поднять глаза на начальника. – Она пропала.
– Она что?! Пропала?! Это…
Гришин ухватился за верхнюю пуговицу сорочки и с такой силой потянул узел галстука, что крепкие шелковые нитки, простроченные за границей, а не где-нибудь, не выдержав, затрещали.
– Как пропала?! Как пропала, Сева?! Когда?
– Судя по всему, ночью. Вечером, когда ее муж уходил домой, была на месте. Спала! Со слов врачей, она постоянно в последнее время спала.
– Как объясняют?
– Никак! Природу отравления не могут выявить. Пробуют противоядия, ничего не выходит. Анализы не улучшаются.
– А муж, стало быть, подле нее сидит? – задумался Гришин.
– Сидит, – кивнул Сева, вспомнив свой разговор с медперсоналом, которые без устали умилялись на супруга пострадавшей. – С ложечки кормит. Купает и на руках таскает.
– Он-то как реагирует на тяжелое состояние жены? Не пытался вызвать специалистов из столицы?
– Не знаю, – честно признался Сева. – На подобные темы разговора с ним не было.
– А на какие темы были? – тут же прицепился Гришин, которому многое не понравилось в рассказе подчиненного.
Как бы он ни сопротивлялся, как бы ни старался делать вид, что все происходящее – это плод разыгравшегося воображения его коллеги, Виктора Ивановича, не насторожить некоторые моменты его тоже не могли.
– Ну я спрашивал, о чем они говорят, когда его жена приходит ненадолго в себя. Что она говорит, что вспоминает…
– И что она говорит?
– Муж утверждает, что ничего. Что молчит, иногда плачет и смотрит на него с укором.