Она давно перестала приходить сюда ради себя, зеркальных луж, чудесного запаха осени и своих пустых мыслей. Странные ощущения, которые она теперь испытывала, когда издали видела высокую фигуру Дениса, поглотили все остальные эмоции, убили пустоту. Всякий раз она шла ему навстречу, а мысли тем временем играли с ней в салочки – не угнаться.
– А что будет зимой? – неожиданно спросил он.
Оля нахмурилась.
– В смысле?
– Ты приходишь сюда зимой?
– Нет, – честно созналась она. – А ты?
– И я нет.
Они замолчали.
Почему-то раньше она не задумывалась, что будет, когда последний лист упадет с деревьев, замерзнут лужи и выпадет первый снег. Да и сейчас ей не хотелось подражать героине кино, которая в последний день курортного романа выдает искрометное: «Что с нами будет?» Она не имела права задавать этот вопрос, потому что у них не было «нас», была только «она» и был «он» – две половинки, возможно, вовсе не одного сердца.
– С каждым днем все холодней, – словно невзначай сказал парень.
– Да...
– У тебя есть какой-то определенный день, когда ты перестаешь сюда приходить?
Оля замялась. Не знала, нужно ли говорить о личном, но все-таки ответила откровенно:
– Есть. Пятнадцатое ноября.
Он улыбнулся.
– Правда? А почему? Что за день такой?
– Папа умер.
– Прости... – пробормотал Денис, улыбка схлынула с его лица, и он повторил: – Прости.
– Не извиняйся, уже давно. Это он меня сюда впервые привел, я мелкая совсем была.
– Хотел бы я посмотреть.
– На что?
– На тебя мелкую.
Оля сморщила носик.
– А я не изменилась совсем!
Денис прикрыл рукой рот, но не сдержался и засмеялся. Потом невольно глянул на ее грудь.
– Так уж и не изменилась?!
Она слегка толкнула его плечом.
– А ты, значит, умеешь быть пошлым!
– Умею... как видишь.
– На самом деле я очень изменилась, – со вздохом сказала Оля. – В один печальный день ноября детство закончилось, и мне это показалось несправедливым. Наверное, и сейчас кажется.
– У тебя оно хоть было, детство, – хмыкнул Денис, – у меня вообще не было.
– Вот как? Почему?
Он скривился.
– Мать ушла, когда мне было три года.
– А отец?
– Отец... – Парень усмехнулся. – Он, так сказать, любил покуролесить с дамочками, дома бывал редко. Я с бабушкой и дедушкой жил.
– Они живы? – осторожно спросила Оля, рассматривая его спокойное лицо.
– Нет, – резко ответил Денис. – Дед умер, когда мне было девять, – инфаркт, кажется, а бабушка через два года скончалась в сумасшедшем доме. Папаша ее туда упек, когда она начала заговариваться и перестала нас узнавать.
– Ужас! – прошептала Оля.
Он глянул на нее.
– Думаешь?
– Да, но...
– Тебе меня жаль?
– Да, но...
– Не стоит жалеть!
– А про маму ты ничего не знаешь?
Денис улыбнулся.
– Она встала на табуретку в своем огромном лондонском доме и повесилась на люстре. Спасти ее не успели.
– Бо-оже... Правда?
Он насмешливо посмотрел на нее:
– Конечно, нет. Понятия не имею, что с ней и где она. И даже если бы все произошло, как я сказал, какое мне дело?
Оля поежилась от холодного ветра.
– А ты никогда не думал, что твоя мама жалела о своем поступке и...
– Что за бред?! – оборвал ее Денис. – Скажи об этом доморощенным психиатрам, по которым меня водила бабка! Если бы она жалела, то вернулась бы... или хоть написала, позвонила. Почему-то всем окружающим проще выдумать какую-то тупую отговорку, чем поверить, что человек – ничтожество.
– Все-таки она дала тебе жизнь, – напомнила Оля.
– Считаешь, этого вполне достаточно?!
– Нет, но...
– Тогда не говори! – пренебрежительно бросил он. И, глядя на нее, добавил: – Мои родители встречались со школьной скамьи и, поверь мне, стоили друг друга. Только отцу хватило совести не сбежать окончательно, а она любила больше всех на свете себя.
– Я тебя понимаю...
Денис скривился.
– Ничего ты не понимаешь! Откуда тебе?! По тебе разве скажешь, что жизнь не удалась? Ты избалованная девочка из небедной семьи с хобби для простолюдинов, – кивнул он на лужу.
Оля сердито прищурилась:
– А тебе откуда знать, удалась моя жизнь или нет? По тебе тоже не скажешь, что ты брошенный ребенок, который находит отдушину в стишках!
Их взгляды скрестились.
Оля медленно поднялась.
– Не нужно обижаться на правду! – фыркнул он.
– У нас разная правда, – парировала она.
Несмотря на то что дождь продолжал идти, парень закрыл зонт и с насмешливой улыбкой протянул ей.
– Заберешь?
Она круто развернулась и пошла прочь, лишь бросив через плечо:
– Оставь себе на память от избалованной девочки.
С того дня все изменилось. Не было больше посиделок на скамейке допоздна, прогулок по аллее, долгих разговоров. Они по-прежнему являлись в привычный час, но проходили мимо друг друга, как незнакомые люди. Ее зонт он положил однажды на скамейку, и она его забрала. Пару раз ей казалось, что парень хочет заговорить, но этого не произошло. Он оказался гордецом, каких еще поискать. А она обиделась.
Листья все летели и летели с деревьев – кроны скудели, по утрам на лужах появлялась тонкая пленка льда, ветер изо дня в день становился холоднее.
Оля просыпалась утром с мыслью о том, как пойдет после школы в аллею и увидит запавшего в душу рыжего упрямца, а засыпала с теми словами на устах, которые так и рвались наружу, когда взгляд его зеленых глаз на пару мгновений останавливался на ней.
Как-то раз он не пришел, и она подумала, что ничего хуже быть не может. Но ошиблась...
Переключился светофор, укутанные в шарфы люди двинулись через дорогу, Денис тоже пошел. До аллеи оставалось ровно двести пятьдесят три шага. Он посчитал как-то от нечего делать.
Ветер гнал перед ним по асфальту зеленый целлофановый пакет. Как только парень делал шаг, пакет надувался и несся вперед, точно указывал путь, звал за собой.