Он так и не понял, откуда прилетел тот самолет, почему небо вдруг наполнилось истошным воем, а впереди вздыбилась столбом пыли проселочная дорога.
– Тормози! Выходи из автомобиля! – прокричал он дурным голосом.
И, распахнув на ходу дверцу старенькой «Победы», скатился по склону к лесу.
Едва разлепив глаза, в которые забилась грязь, капитан Прудников схватился за голову.
На дороге полыхал автомобиль. Людей возле него не было. Игорь, Миша, водитель – все остались в огненном аду разорвавшейся бомбы. А в синем небе безмятежно удалялся самолет с едва различимой свастикой на крыльях.
Сгорели все. Сгорело все.
Лишь злосчастный крест остался посреди месива из черных клочков запекшейся плоти и обломков железа.
Евгений достал его из тлеющей мешковины и зашагал к виднеющимся неподалеку деревенским домикам.
Он не знал, что ему делать. Хоронить товарищей? Возвращаться в Москву? Разыскивать Мишину племянницу?
Мозг, казалось, вскипал от отчаяния и безысходности. И впервые за всю жизнь невыносимо заболело сердце…
Интернет. Электронная почта, поисковик, куча ссылок, найденных по запросу «Крест Евфросинии Полоцкой».
Безысходность. Все не то. Информации мало, историки и исследователи противоречат друг другу. Четко проследить судьбу реликвии невозможно. Но всем этим придется заниматься.
Лика Вронская отключила Всемирную паутину, пробежала глазами написанные пару страниц новой книги и с досадой поморщилась.
К собственному творчеству невозможно относиться объективно. Часто при прочтении своих опусов ей кажется, что русский язык вдруг утрачивает многообразную палитру красок, становится тусклым, скудным. Что герои похожи на усталых старых кукол в поточенных молью платьях. А вытащенный из фантазий на экран монитора сюжет перестает быть увлекательным, превращается в банальное повествование с предсказуемым финалом.
Вот и теперь – беспомощные фразы. Птенцы, выброшенные из гнезда. Ни взлететь, ни запеть. Писк. Трепыхание. Ерунда какая-то.
«Эту книгу мне хотелось писать так сильно, что я торопилась к компьютеру, как сумасшедшая. Плевать было на сигналы светофора, на двойную сплошную линию разметки. После разговора с Тамарой Кирилловной заскочила к Седову, рассказала новости. И помчалась к себе, и вот уже вторые сутки прерываюсь лишь для того, чтобы выгулять Снапа. Спать не хочется совершенно, – думала Лика, выделяя курсором страницы. Закончив, щелкнула по клавише „delete“. – Но и при отсутствии вдохновения я всегда писала быстро. Но сейчас все происходит совершенно по-другому. Я уже поняла: это будет самая тяжелая книга. Бьюсь в паутине страха: не оскорбить бы чувства верующих. И, словно на ощупь, куда-то бреду в темном туннеле. Любопытно и боязно одновременно. Нетипичные эмоции. Все стало по-другому».
Она промучилась еще с час, пытаясь скроить непослушные предложения хотя бы в подобие читаемого текста. Однако, пробежав глазами плоды своих усилий, снова выделила текст и нажала на клавишу «delete».
От мук творчества ее оторвал звонок сотового телефона.
– Лика, мне неудобно вас отвлекать, – в голосе отца Алексея слышались виноватые нотки. – Но моя машина опять сломалась. А надо срочно ехать за город, соборовать больного. Обычно в таких случаях мы всегда просим обеспечить транспортом. Но у тех прихожан нет такой возможности. Вы можете меня выручить?
«Отлично, – подумала Лика, потянувшись к кнопке выключения компьютера. – Мне как раз надо сделать паузу. Кипит мой разум возмущенный. Заодно и доброе дело сделаю».
Пообещав отцу Алексею приехать к церкви как можно скорее, Вронская вышла на балкон, распахнула окно.
Во время творческого запоя, как выяснилось, пришло лето. Раскаленный до тридцати градусов воздух, прожаренный солнечным водопадом, мгновенно прилепил к коже свитер и джинсы.
– И это в таком виде я ходила по улицам, – ужаснулась Лика. – Надеюсь, окружающие любовались исключительно Снапом, а на меня, погруженную в мысли и упакованную в теплые шмотки, не обращали внимания!
Сборы заняли у нее больше времени, чем обычно. Отыскать летнюю одежду, не оголяющую бюст или ноги, оказалось сложно.
– Откуда у меня столько коротких тряпок? – бормотала Лика, копаясь в шкафу. – Но я не могу ведь сидеть рядом со священником в шортах! И эти юбки, похожие на набедренные повязки! Интересно, почему все мои маечки заканчиваются под грудью? И красный камешек в пупке, и татуировка – моя красивая розочка на спине – все напоказ! Не стоит шокировать святого человека. О! Эврика!
Она отбросила полотенце, в которое замоталась после душа, и надела длинное оливковое льняное платье, целомудренно закрывающее грудь и колени. Потом все же не удержалась, мазнула по ресницам темно-зеленой тушью, подчеркивающей зелень глаз. И щелкнула пальцами:
– Пока, собакин!
Закрывая дверь, Лика успела заметить: Снап метнул в нее взгляд из разряда «коварная предательница, совсем меня не любишь» и с гулким стуком шлепнулся возле зеркала рыжим пушистом ковриком.
В автомобиле приподнятое настроение заметно померкло.
Отец Алексей сказал, что ему надо провести соборование, вспоминала Вронская. Кажется, это какой-то ритуал, связанный с болезнью или смертью. В любом случае, приятного мало…
«Елки-палки, да что же это такое! – огорченно подумала она, увидев особенно выделяющуюся на фоне белых стен церкви фигуру в черном. – Какой же он красивый! Невероятно, даже синяки под глазами ему идут. Необыкновенный взгляд. Сияющий, звездный. Все время думала, что „лицо, озаренное внутренним светом“ – это художественное преувеличение. Ничего подобного, такие лица бывают. Глупое сердце, угомонись, пожалуйста. Мало того, что перед тобой священник. Это еще и женатый священник».
Поздоровавшись, отец Алексей сел на пассажирское сиденье и стал рассеянно изучать проносящиеся за окном улицы.
«Он что, злится на меня? – удивилась Лика, и поняла, что уже начинает нервничать от затянувшейся паузы. – Седов говорил, что вызывал его на допрос. Да, наверное, если бы я не подслушала тогда разговор отца Алексея с Колей Вадюшиным, священнику не пришлось бы идти в прокуратуру. Но он же здравомыслящий человек. Должен понимать, что так сложились обстоятельства и надо искать преступника».
Поскольку молчание стало совсем уж невыносимым, она решительно выдохнула:
– Вы сердитесь на меня?
Он удивленно поднял брови.
– Нет. Лика, конечно же, нет! Вы все сделали правильно. Сердился я на себя. И только себя обвинял в том, что вовремя не выслушал Колю. Я даже к исповеди сходил, причастился, так тяжело было грехи свои сознавать. Теперь стало намного легче.
– Тогда, наверное, вы нервничаете перед этим… Соборованием, да? Кто-то при смерти?