– Да, сейчас немцы будут воду мутить. Наших посольских домой отправят, как пить дать.
– Может, не вышлют, – вяло ответил Сергей, продолжая рассматривать карапуза. – У нас же столько фактуры на руках. Нравится это БНД [21] или не нравится. Надо было тоньше работать со своими кадрами. Полынский же в каждую дырку лез. Он вербовал сотрудников министерства обороны, пытался получить доступ к защите диссертаций военной тематики, основал для прикрытия коммерческую фирму. И с ней тоже спалился. Так как вся коммерция сводилась к выяснению информации об объеме российских торговых сделок по вооружению.
– Сукин сын, – на щеках Коли заиграли желваки. Он проникался к каждому преступнику такой лютой ненавистью, что иногда Сергею даже становилось завидно. Сам-то он к ним относился спокойно, холодно, без лишних эмоций. – Вот урод! Причем что обидно. Мы пять лет с ним парились. Мы сейчас его сцапаем. А потом их президент напишет письмо нашему.
– Там не президент, Коль. А канцлер.
– А какая разница? Все равно, накатает бумагу. Так и так, просим помиловать. И поедет господин Полынский из российской тюряги на родину в Дойчланд.
– Пусть едет, – махнул рукой Сергей. – Мы быстро его высчитали. И все эти пять лет были, по сути, игрой с БНД. Попыткой вычислить их интересы, методы работы.
Контрразведке, и правда, оперативно удалось выяснить истинные намерения Доминика Полынского. Польский офицер, в советские годы проходивший обучение в Военной артиллерийской академии в Ленинграде, он эмигрировал в Германию, работал в Русском институте армии США. А затем получил должность профессора в Европейском центре безопасности Маршалла, в Гармиш-Партенкирхене. Преподаватель, готовящий офицеров-страноведов, сразу же привлек внимание БНД.
В Россию Доминик Полынский прибыл как руководитель миссии, доставлявшей гуманитарную помощь мотострелковой дивизии. Однако первый же завербованный им офицер министерства обороны бросился в ФСБ. Так как понял, какого рода сотрудничество интересует немецкого профессора. Поэтому появилась возможность контролировать каждый шаг Полынского в России. И БНД, возможно, предполагала, что их агент попал в поле зрения российских спецслужб. Последний год Полынский не приезжал в Москву. Немецкая разведка явно провоцировала ФСБ на выявление агентуры шпиона, но россиянам хватило ума и терпения не делать резких движений. И Полынский прибыл вновь, рассчитывая получить сведения военного характера, составляющие государственную тайну. Брать шпиона предполагалось в сквере на Цветном бульваре, где Полынский назначил встречу агенту. Но почему молчат опера? Неужели операция сорвалась?
– В столовую, говорю, пошли! – Коля встряхнул Сергея за плечо. – Не дрейфь, нормалек все будет. Пойдем, перекусим, обсудим, когда ты проставляться будешь.
Сергей с досадой поморщился. Перекусить не мешало бы, с утра он проспал, на работу пришлось собираться быстро. Да и завтракать не хотелось, сказывалось волнение по поводу операции. И не только операции. Но столовая, знакомые лица, опять эти разговоры…
– Мне надо в город отъехать, – соврал Сергей и, сдернув с вешалки плащ, выбежал в коридор.
Хотелось выйти поскорее из стен этого здания, приковывавшего все мысли к работе.
И подумать о том, что на данный момент все же важнее любимого дела. О любимой женщине! А перекусить можно хотя бы и поблизости, в чекистском ресторане «Дзержиновский». До официального обеда в ФСБ еще час, и все залы наверняка будут пустыми. Готовят там сносно. Правда, музыкальное сопровождение подкачало. Под звуки российской попсы настоящая чекистская форма прошлых лет, фотокопии документов и написанные маслом портреты руководства, которыми декорирован интерьер, выглядят несколько странно. Но это уже дело десятое…
Сергей нащупал в кармане пиджака коробочку с кольцом и вздохнул. Вика его любимая женщина, это совершенно точно, сомнений нет и быть не может. А вот является ли он для нее любимым мужчиной? Самым любимым, самым важным. Единственным. На всю жизнь…
Сотовый старательно залился мелодией, установленной на рабочие контакты, и Филимонов быстро ответил на звонок.
– Ты где шляешься? Взяли сукина сына! Пошли пьянствовать!
Коля так орал, что Сергей даже отодвинул трубку от уха. «Не надо Рахманько пьянствовать, он и без водки уже пьяный», – невольно подумал Филимонов, а вслух вежливо поздравил коллегу с успешным завершением операции. И сразу же отключился.
«Вика, Вика… Ты позволишь объединить наши судьбы? Ты впустишь меня в свою жизнь?»
Хоровод вопросов не отпускал. Сергей старался думать о том, что начинается новый этап их отношений, что он счастлив и все будет хорошо.
Старался – но в душе скребся липкий противный страх.
Первый брак принес столько боли, что долгое время Сергей даже на случайных подруг поглядывал настороженно, опасаясь повторения того кошмара, который пришлось пережить.
А потом появилась Вика. И удивительное желание все начать сначала. Рядом всегда были девушки, желающие скрасить его одиночество. Он, девушка, одиночество. Только рядом с Викой этот не любовный треугольник исчез, распался, будто никогда и не было его вовсе. Ее наивность, настойчивость, страстность. Все это вдруг как-то незаметно изменило жизнь. Так свежий дождь смывает пыль и позволяет беззаботному солнцу улыбаться в алмазной росе. Только вот страх повторения прошлого – это шпион, обезвредить которого невозможно…
Полоцк, 1128–1159 годы
Предслава отложила Библию и вздохнула. Виднелся из окошка ее кельи в Софийском соборе высокий княжеский терем. И из окон монастыря, где осталась тетушка-игуменья, тоже просматривались светлые, ладно сложенные бревнышки. Иногда даже казалось: мелькает там, в глубине светлицы, то матушка, то сестры. Не разглядеть их, конечно, не различить. Но – казалось, казалось, и горькая кручина ложилась на сердце. Давно стерлись из памяти гневные речи Святослава-Георгия, и плач Софии тоже забылся, не бередит душу. А тоска, тревога – остались. Как там батюшка, матушка? Живы, здоровы?
Нет ответов на эти вопросы. Пути назад тоже нет. Острижены девичьи косы. Под рясой и подрясником – вериги, сковали изможденное постом тело железным холодом. «Сестра Евфросиния», – говорит, обращаясь к ней, игуменья. И хорошо все это, прекрасно, светел промысел Божий.
Только вот едкая тоска-кручина… Она-то и увела Предславу из тетушкиного монастыря. Епископ Илия благословил жить тут, в келье Софийского собора, подле книг. Здесь работы куда больше, чем в монастырских стенах. Некогда горевать. Расширился скрипторий, много монахов занято переписыванием книг, и сама Предслава день и ночь стоит у пергамента.
Благословил господь своей милостью, придумала она, как сделать так, чтобы работа спорилась. Один монах заглавные литеры выводит, другой переплет делает, третий орнаменты пишет. А сам текст для переписчиков можно на несколько частей разделить. Быстрее стали книги выходить из скриптория, и покупает их знатный люд. Вырученные же деньги в помощь бедным да сиротам идут.