Быстрый осмотр случайной собеседницы выдал в мысленном компьютере Вронской следующий результат. Лет сорок пять – сорок семь. Одета неправильно – мешковатое пальто делает высокую полную фигуру еще грузнее, черная юбка, край которой безнадежно намок, излишне длинна. И – вопиюще некрасива. Нет ничего завораживающего в крупных чертах кавказского лица, которое безжалостная старость уже начала оплетать паутиной морщин. Обычно хоть глаза выделяются у восточных женщин или черная копна смоляных волос. А здесь безнадежно: взгляд невыразительный, волосы стянуты в хвост, что с учетом высокого лба тоже вряд ли можно назвать удачным сочетанием.
– Я здесь потому, что у меня умер очень близкий человек. Он жил тут, в этом доме, – бормотала женщина.
Лика насторожилась. «Надо же, какое совпадение! – подумала она. – Или это не совпадение, а специально спланированная якобы случайная встреча? Но зачем?! Надо все выяснить».
Вронская сочувственно вздохнула и поинтересовалась:
– А как вас зовут?
– Нино, – ровно сказала женщина. – Нино Кикнадзе.
– Как-то сегодня прохладно, правда? – для подтверждения своих слов Лика опустила лицо в воротник куртки.
И женщина сказала именно то, чего дожидалась Вронская:
– Видите, вот там, у перекрестка, такое симпатичное кафе с замерзшими огромными окнами…
* * *
«Что я здесь делаю? – ужаснулась Нино Кикнадзе, согревая озябшие покрасневшие пальцы о тонкую фарфоровую чашку, наполненную янтарным чаем. – Что я говорю? Эта девочка. Худенькая. Короткая куртка, джинсы заправлены в высокие сапоги, красный шарф обвивает шею. Шик поздней московской осени. Таких девочек никогда не останавливает грозное милицейское: „Регистрация есть у вас?“ А я, всю жизнь прожившая в Москве, каждый день показываю документы. Всю жизнь в Москве, а люблю не так, как любят русские женщины. Иван вошел в мое сердце и в нем остался. Навсегда…»
– Я не представилась. Меня зовут Лика Вронская. – Девушка щелкнула застежкой рюкзака, протянула плотный бумажный квадратик. – Вот моя визитка, правда, она старая. Тут только мобильный правильно указан. С этой редакцией я больше не сотрудничаю, так сложились обстоятельства. Последние полгода жила во Франции, недавно вернулась. А еще я пишу книги, детективы.
Сердце Нино сжалось. Боже, какая же она идиотка! Не надо было откровенничать с незнакомкой. Писательница, журналистка. И что же теперь делать?
– Знаете, мне пора, – отодвинув чашку, решительно сказала Нино. – Я правда очень тороплюсь.
– Никуда вы не торопитесь, – на лице Лики появилось досадливое выражение. – Вы испугались, что я журналист. Жалеете о случайно вырвавшихся словах. Я могла бы вам ничего не рассказывать. Но это было бы нечестно! Давайте все-таки поговорим. Представьте себя на моем месте. Мой друг – следователь, занимается расследованием убийства Ивана Никитовича Корендо. И вот я вижу вас на месте происшествия. Понимаете, я ведь тоже не могу делать вид, что ничего не произошло. Вам, похоже, был очень дорог этот человек, да?
И все-таки в этой настырной девчушке было что-то, мгновенно вызывающее доверие. Потому что больше ничем нельзя объяснить, что Нино испытала неимоверное желание все рассказать. Рассказать то, в чем она не всегда признавалась даже самой себе. И уж конечно, эта тема никогда не обсуждалась не то что с посторонними – с самыми близкими родственниками.
– С покойной женой Ивана мы знакомы сто лет. Вместе в медицинском институте учились, вместе в обмороки в морге падали, вместе ночами просиживали над книгами. Но только диплом Таня так и не получила. Забеременела от однокурсника, расписались они…
…Танина беременность стала для Нино первой практикой. То, что специализироваться будет на гинекологии, Нино знала еще до поступления в институт. Дети – это ведь самое важное в жизни. Основа. Продолжение рода, смысл, счастье, любовь. Детки должны быть здоровыми. И репродуктивное здоровье женщины также надо постоянно контролировать. Чтобы, не приведи господь, никаких осложнений, чтобы женщина могла забеременеть, и выносить плод, и родить.
Но одно дело – гореть будущей профессией, с энтузиазмом постигать малейшие нюансы. И совсем другое – беременность лучшей подруги. Ответственно. Тревожно. Страшно.
Сама Татьяна, впрочем, ничего не боялась. Ожидание малыша придает женщинам силы, они психологически готовы к боли, да вообще ко всем трудностям и проблемам. Через все пройдут, все вытерпят. Лишь бы поцеловать крошечный лобик, и пушок волосиков, и атласные, в складочках, ножки.
Во время родов Танин муж, Сергей, потерял сознание. А ведь казалось бы – сам врач, должен был бы держать себя в руках.
– Устроили тут экскурсию, – ворчал принимавший роды доктор.
Ему, охая, вторила акушерка, а Нино, наблюдая за ходом схваток, гордилась и Сергеем, и Татьяной. Вот это правильно – всегда вместе, и в радости, и в горе. И боль, должно быть, не так пугает, когда рядом самый близкий человек.
В семье Кикнадзе такую ситуацию и представить нельзя. Отец, Вахтанг, всегда был для матери богом. Готовить ему еду, ухаживать, заботиться – вот в чем заключалась вся жизнь мамочки. И Китино даже о детях так не заботилась, как о муже. Московские друзья недоумевали: во время праздников столы для мужчин и женщин накрывали отдельно. Лучшие закуски – конечно же, мужчинам.
А здесь – роды, сложный, очень интимный процесс. И вместе. Уму непостижимо!
– У вас мальчик! – вытирая лоб рукавом халата, объявил врач.
В глазах Нино стояли слезы. Она знала и понимала мельчайшие подробности каждого действия медиков и даже помогала наложить Татьяне швы на разрывы промежности. Тем не менее ее не покидало светлое и волнующее ощущение праздника. Разве это не чудо, когда два любящих человека соединяются в ребенке! И вот он, мальчик, Филипка, почти четыре килограмма, пятьдесят восемь сантиметров. Чудо, счастье…
Ребенок быстро набирал вес, хорошо развивался. Все детские болячки – аллергии, простуды, воспаления – обходили малыша стороной. Дитя любви? Сын молодых родителей? Слава богу, что все складывается так удачно. Слава богу! Нино искренне радовалась счастью подруги. И заботилась о Филиппе, как о родном сыне.
Татьяна смеялась, когда Нино деловито расставляла на кухне банки с виноградным вареньем, бутылочки, наполненные ткемали, кругляши соленого сулугуни и несоленого имеретинского сыра.
– Куда нам столько! Себе оставь, – поддерживал жену Сергей и отщипывал кусочек мчади. – Как же вкусно!
– Грузинская кухня – самая лучшая в мире, это всем известно. И кукурузный хлеб мчади просто тает во рту, потому что его выпекают на специальных глиняных сковородках, кеци. Очень хорошо, что родственники из Грузии часто передают посылки. Такой сушеной хурмы на рынке никогда не отыщешь! Пусть Филипп кушает и растет здоровеньким!
Выпалив все это, Нино с умилением наблюдала за ребенком, колотящим крохотной ручкой по столу.