– Я интересуюсь. Очень нужно.
– А что, может, и продать картины можно?
– Может, и можно, дайте взглянуть. Пожалуйста!
По скрипящей лестнице он поднялся на чердак, расчихался от пыли.
– Тут все маленько пооблезло. Может, их подновить? У меня и краски есть, внук забыл.
Кирилл, улыбнувшись, принялся увлеченно разбирать скрученные в рулон полуистлевшие холсты.
Пейзажи, портреты. Все правильно, безупречная техника. И редкая безжизненность. Мертвые работы, панихида по амбициям, творческая смерть…
– Посмотрите! Вы видите! – закричал он, не в силах справиться с восторгом. – Это же портрет Иегуды Пэна!!!
– Не знаю, какой тут потрет, – равнодушно заметила Сара. – Не видно потрету. Березки вот красивые.
Кирилл сразу узнал кисть Марка Шагала. Да, его работа была загрунтована, а поверх нее, новым слоем, Виктор намалевал свой унылый пейзажик. Но время проявило краски мастера. Контур лица Пэна угадывался четко. Это его глаза, его лоб…
«Скорее всего, это один из вариантов портрета, написанный в Витебске, когда Шагал возглавлял художественное училище. Похожая работа есть в Москве. И вот… вот… невероятно», – думал Кирилл, нежно расправляя холст.
– Э, милок, ты чего плачешь?
Только тогда он понял, что по щекам катятся слезы.
– Я куплю у вас эту картину. Можно?
Волнение мешало говорить, губы едва шевелились. Подумать только! В Беларуси будет работа кисти Шагала, и какая работа! Кирилл смотрел на обезображенный Меклером холст и понимал, что любит каждый штрих мастера, каждую линию…
– А сколько дашь? – поинтересовалась Сара. – Машина-то у тебя, милок, ой какая хорошая.
– Вы… машину мою хотите?
– Да навошта [30] мне в деревне такая машина! Денег давай.
– Сколько?
– Тысячу!
– Всего-то! Пожалуйста, сейчас. – Кирилл полез в карман джинсов за портмоне.
– Долларов тысячу давай.
– Но… у меня нет с собой столько.
– Давай тысячу долларов! Сару еще никогда никто не обманывал. И Сара никогда не продешевит, никогда!
– Хорошо. Конечно. Я привезу вам эти деньги. Но можно я возьму работу? Она и так столько времени хранилась в неподобающих условиях. А если крысы, а если еще что?
– Крыс у меня нет, – заявила Сара. – А картину не дам. Заберешь – и потом ищи тебя. Нет, милок. Давай деньги, вот и весь сказ.
Наверное, на лице Кирилла было написано такое глубокое отчаяние, что женщина добавила:
– Не убивайся ты так. Сто лет никому эта мазня не нужна была. Ты, наверное, колехционер?
Ему очень захотелось стукнуть Сару чем-нибудь тяжелым. Но, решив не уподобляться Раскольникову, Кирилл подумал: «Съезжу за деньгами и сразу же вернусь».
Как назло, нужной суммы на руках не было. Пришлось созваниваться со знакомыми, просить в долг. В конце концов Тамара, его партнерша по эротическим съемкам, согласилась выручить.
Когда через три дня он приехал на хутор, Сара долго не хотела ему открывать дверь. А потом прокричала в форточку:
– Продала я твою картину. Мне полторы тыщи дали. Ты уж извини. У меня внук за деньги учится. Никакого порядка нет. Где это видано – за деньги учиться, а?
– Ужас что творится, – быстро согласился Кирилл. Ему еще казалось, что не все потеряно. – А кому, кому вы продали работу?
– А я знаю? Пришел какой-то парень, в очках. А ты другие, милок, картины забери. Дешево отдам…
– Да пошла ты со своими картинами, бабка, дура! Ты даже не понимаешь, что ты наделала!
На негнущихся ногах Кирилл пошел к машине. Он ехал в Витебск, глотал слезы, матерился. Но подозрений в адрес Петренко у него не было. Тогда еще не было…
… В окошко «Жигулей» настойчиво постучали.
– Эй, с вами все в порядке?
Кирилл разлепил глаза, увидел озабоченное девичье лицо. И оно тут же исчезло. Девушка вприпрыжку понеслась по направлению к скверу, белая собака рвалась с поводка.
– Со мной, – пробормотал Богданович, позевывая, – все не в порядке. Петренко, суку, убить мало за то, что он сделал. Но как же я отрубился, однако.
Он озабоченно посмотрел на обтянутую сеткой стоянку. «Форда» Лики Вронской на нем еще не было, и это обрадовало Кирилла.
– Еще бы помыться, – протянул он мечтательно. – Потом, все потом. Сейчас самое главное – картина. И я найду ее! Чего бы мне это ни стоило…
* * *
– Лисенок…
Даша Гончарова похолодела. Лисенок – это из прошлой жизни. В ней были выкрашенные в огненно-рыжий цвет волосы. Разбитые надежды, диеты, редкие съемки, частые оргии, водка и коньяк. Так ее называли подруги из модельного агентства и… клиенты.
– Лисенок, надо встретиться. Очень тебя прошу.
Она оторвала трубку от уха, посмотрела на экран телефона. Номер звонившего мужчины не определялся.
– Вы кто? – дрожащим голосом спросила Даша. И вышла из детской, словно бы Светланка могла подслушать разговор. Дочь, увлеченная Барби, даже головы не повернула. – Что вам надо? Откуда у вас мой номер телефона?
– Я объясню. Это очень важно.
– Но я… отпустила няню. И мне сейчас дочь надо укладывать.
– Буду ждать. Моя машина на стоянке возле торгового комплекса. Приходи, Лисенок, побаза… в смысле, поговорить надо.
В трубке запиликали гудки, и Даша разозлилась.
«Никуда я не пойду, – решила она, возвратившись к дочери. Глазки у Светы уже были сонные. – Наверное, какой-то придурок из бывших клиентов. Переговорить ему надо. А мне не надо».
– Мама, спой песенку, – сонным голосом потребовала Света, устраиваясь поудобнее под одеялом с симпатичными мишками. – Песенку-у-у!
– Не хнычь! Не могу я петь, у меня горло болит.
– Тогда дай мне шоколадку.
– Нет, доченька, не надо, – мягко сказала Даша. – Ты и так кушаешь много сладкого, у тебя зубки болеть будут.
Светлана не унималась.
– Тогда купишь Кена?
– Хорошо. Я куплю тебе Кена. Завтра. Ты пойдешь с няней гулять, а я сбегаю в магазин. Договорились?
– Сегодня! Хочу сегодня!
Даша нахмурилась. Возле ближайшего магазина стоит тачка с каким-то придурком.
Конечно, Лисенка больше нет, она здорово изменилась. Чуть поправилась, отрастила длинные волосы, которые теперь черные, а не рыжие. Но все равно узнает, как пить дать узнает.
«А вдруг он собирается меня шантажировать? – испугалась она. – Да, похоже, так. Иначе зачем стал бы меня разыскивать. Я уже сто лет не занимаюсь этим делом. Девочек на Тверской навалом. Он хочет денег. Тогда, похоже, лучше сразу все выяснить. Не хватало еще, чтобы Филипп обо всем узнал. Особенно сейчас. Он, конечно, жуткий мудак, убила бы его. Но не надо выпускать ситуацию из-под контроля».