– Нет. То есть да. А какую? – все три фразы были сказаны с такой скоростью, с какой даже лазерный принтер их не успеет напечатать. А затем девица посмотрела на утерянные бутерброды. – Ну вот, блин, опять!..
Она обвела рассыпанную вокруг трибуны пищу руками и заревела. А зачем? Пусть Рабинович не поел, но мне-то она приятное сделала. Так чего же расстраиваться?
Мой Сеня, видимо, тоже так считал. Он грустно улыбнулся, глядя на бесцельно потраченные продукты, и попытался успокоить реву. То, что он это делает с индивидуальной грацией, знаем мы с вами. А вот плачущая официантка, видимо, еще не догадывалась, что поглаживание по ягодицам еще не означает наличия в мыслях кинолога побудительных к сексуальному домогательству мотивов. Она восприняла эти поглаживания в соответствии с каким-то собственным, совершенно извращенным мировосприятием и, влепив Рабиновичу пощечину, умчалась прочь, вопя и стеная… Что, Сеня, получил? Стой и обтекай теперь. А я пока пойду подкреплюсь!
Рабинович несколько секунд смотрел вслед умчавшейся за горизонт неудачнице. Выглядел он задумчивым и удивленным вместо того, чтобы быть обиженным и сердитым. И я знаю, почему – похоже, Сеня в очередной раз начал влюбляться. Поскольку именно в такие периоды хозяин напрочь забывал о моем существовании, лично меня такая перспектива не устраивала. Пожелав девице впредь не попадаться мне на глаза для ее же блага, я отвернулся от растерянного Рабиновича и приступил к обеду.
Пока я жрал… – именно жрал, торопливо заглатывая куски, пока голодные рабочие с кирпичного завода не решили, что не в падлу гамбургеры и с земли поднять, если на халяву… – Так вот, пока я вкушал разбросанную по земле пищу, дебаты благополучно подошли к своему логическому завершению. Устоять перед красноречием Рабиновича, сдобренным вставками на местном жаргоне в исполнении Аарона, аборигены, естественно, не смогли. Плотно пообедав дешевыми (Нахор, по указанию Рабиновича, специально сделал цену максимально низкой) бутербродами, коллектив рабочих Мемфисского кирпичного завода единогласно вынес резолюцию «ура!» и, наплевав на работу, отправился в пустыню.
То есть, конечно, отправились в поход соплеменники Моисея не сразу. Сначала, естественно, им понадобилось зайти домой, построить жен, поканючить перед матерями и тещами, наорать на детей и лишь затем собрать скарб в дорогу. На эти занятия у них ушел весь остаток дня, и на пригородной площади переселенцы собрались незадолго до наступления сумерек. И вот тут начался раскол!
Сначала выяснилось, что примерно половина личного состава трудового коллектива не явилась на сбор вообще. Их обозвали врагами народа и списали со счетов как неблагонадежных. Затем еще половина из оставшихся из-за природной лени потребовала перенести начало культпохода по пустыне на более светлое время суток. На них накричали, и они ушли. Обиделись. Неженки хреновы! И лишь оставшаяся часть, возглавляемая мною, ментами и старцами, немедленно выступила в поход.
Получалось, что с нами из Египта в пустыню отправлялась лишь четвертая часть местных евреев, но никого это не волновало. Во-первых, давая нам задание о выводе соплеменников Моисея из Мемфиса, Лориэль не указал точное количество оных. Во-вторых, сами патриархи были рады, что хоть кого-то удалось уговорить. Ну а в-третьих, и четверти угнетенного фараоном нацменьшинства оказалось достаточно много. Точное их число назвать не берусь, но несколько тысяч человек с нами все-таки отправились.
Такой толпы я не видел давно. По крайней мере, со времени нашего с Сеней последнего дежурства на футбольном стадионе. К тому моменту, когда голова колонны добралась до окраины города, ее хвост еще толпился на площади и совершенно не ведал, что происходит впереди. А впереди, перекрывая дорогу, стояли солдаты. Ровненький такой, сверкающий медью в свете заходящего солнца строй, вооруженный до зубов и ничуть не уступавший по численности переселенцам, даже если те выставят против солдат женщин, детей, стариков, инвалидов и прочих иждивенцев, включая местных собак. Мы остановились.
– Что, Сеня, смахнемся? – обрадованно поинтересовался у моего хозяина Жомов.
– Ванечка, по-моему, тех мясных консервов в медной упаковке, что стоят впереди, слишком много для нас троих, – задумчиво почесав подбородок, ответил ему Сеня.
– Как это для троих? – удивился омоновец. – А эти?
Ваня повернулся, чтобы привлечь на свою сторону толпу переселенцев, но тут же получил ответ на свой последний вопрос: евреи поворачивали назад! Причем делали это намного быстрее, чем до этого собирались в путь.
– Вы куда, уроды?! – оскорбленно завопил омоновец. – А ну-ка вернитесь в строй.
– Уважаемый, по-моему, вы сошли с ума, – на секунду затормозив, заявил один из беглецов. – Чтобы мы на армию фараона да с голыми пятками кидались? Да ни за что! Если так поставлен вопрос, то мы все остаемся.
– Так можно же ее огородами обойти, – безнадежно предложил Андрюша. – Не обязательно же прямо на солдат лезть…
– Извините, но вы сами-то хоть понимаете, что предлагаете нам? – оторопел дезертир. – Значит, по вашему мнению, мы, нормальные, цивилизованные люди, должны, как последние бездомные бродяги, уходить из города огородами, прячась от посторонних глаз?.. Вы сумасшедшие. Либо мы с достоинством выйдем из Мемфиса по дороге, либо никуда не пойдем. Вы над этим подумайте, а пока до свидания. Извините, я спешу, – и мужичок, развернувшись, умчался прочь.
– Сеня, может быть, догнать его и морду набить? – растерянно предложил Ваня Жомов.
– А толку? – мой Рабинович безнадежно махнул рукой. – Пошли назад. Пора ужинать, да и выпить сегодня не помешает.
– А вот это хорошее предложение! – омоновец сразу расплылся в улыбке. – Чего же мы ждем? Пошли скорее.
Мы развернулись и под дикий хохот фараоновых солдат отправились обратно в Мемфис. Я уходил последним. Аарон и Моисей в шоковом состоянии застыли посреди дороги, и я попытался гавкнуть на них, чтобы привести в чувство. Однако на мой рык они никак не отреагировали, и пришлось патриархов оставить. Не пропускать же мне ужин из-за них! Я махнул старикам хвостом на прощание и поспешил догнать хозяина. Все-таки у каждого в этом мире есть свое собственное, навеки определенное место!..
Утро, естественно, наступило, но обрадовало оно немногих. Моисей с Аароном просто не выспались, поскольку так и простояли посреди дороги всю ночь, не сумев до рассвета выйти из ступора. Солдаты фараона тоже не выспались, но не просто, а от того, что всю ночь караулили дорогу с целью пресечь вторую попытку исхода из Египта угнетенных кирпичников. На этот раз под покровом темноты. Соплеменники Моисея расстраивались от того, что это утро не имело никакого отношения к выходному дню. Покусанный Мурзиком пес завыл от расстройства, поскольку, проснувшись, обнаружил, что ухо по-прежнему не отросло. Ну а менты просто болели с похмелья, потому наслаждаться взошедшим солнышком просто не могли.
В общем, повод радоваться наступлению нового дня в Мемфисе был лишь у немногих. Можно сказать, только у двоих – самого фараона и маленького Нахора. Первый с самого рассвета скакал по дворцу, радуясь вчерашнему удачному пресечению попытки бегства его подданных и раздумывая о том, не наказать ли их каким-нибудь способом. Например, перебить всех новорожденных мальчиков. От этой мысли его удержало только то, что с такими методами его кирпичные заводы скоро останутся совсем без рабочей силы. И фараон, восхищаясь собственной мудростью, выскочил из дворца, чтобы попрыгать еще и по лужайке. Ну а Нахор до сих пор был в восторге от изученного вчера нового способа наращивания капитала и ни свет ни заря примчался к Рабиновичу, чтобы высказать тому свое восхищение.