– Сто бобов какао, – пробормотал Уичаан и тут же поправился: – То есть это сначала я обещал. А потом с почтенным Капелькуалем договорились, что вы получите по драгоценному камню размером с яйцо фазана. Вон, у двери лежит мешок. Можете пересчитать.
– Обойдемся, – ответил Рабинович. – Сначала обсудим дела. Мне говорят, что ваши люди не верят, что Кецалькоатль иногда приходит к вам?
– Это твердят святотатцы и маловерные! – в сердцах заявил жрец. – Я лично разговаривал с богом, и он дал мне вполне четкие инструкции.
– Точно разговаривал? – подозрительно посмотрел на него кинолог.
– Клянусь перьями кецаля и чешуей коатля! – ответил тот. – Бог вот прямо, как вы, тут стоял и всё мне подробно растолковал. Я тогда, помню, дотронуться до него пытался, но никак дотянуться не мог. А потом, когда я сделал себе клизму из остатков пульке, бог ушел. Я ему тоже клизму предлагал, но он отказался. Говорит, не пью. У него, мол, геморрой.
– Понятно. Допился, – констатировал Сеня и вздохнул. – Ладно, проверим, – и он повернулся к вождю. – Ацтекское войско завтра отступит от Теотнуакана. Я им приказал. У вас будут ровно сутки, чтобы снова собрать свою разбежавшуюся армию и попробовать разгромить захватчиков. Успеете?
– Да я ее за шесть часов соберу! – обрадованно воскликнул тольтек – Уж прямо и не знаю, как вас благодарить! По крайней мере, даже если мы завтра снова проиграем битву, тольтеки все как один в вашем распоряжении. Только скажите слово, и мы его исполним.
– Угу. Звезду с неба, например, достанете, – предположил Рабинович и, видя недоумение, вновь приклеившееся к лицу Уичаана, махнул рукой. – Не бери в голову, а то она таз перевешивать начнет. В общем, только снова собери свою армию, и большего от тебя не требуется. И еще. Завтра мы будем в ваших рядах, чтобы встретиться с Кецалькоатлем. С нами придет рота гвардейцев Чимальпопоке и его наместник Теотнуакана, – и жрец, и вождь злобно зашипели при упоминании об ацтеках. – Сразу предупреждаю, чтобы к ним никто не приставал. Они под нашим покровительством. А когда мы поговорим с вашим богом, будет видно, что делать дальше. Всё ясно?
– Только из уважения к вам обещаю, что этих грязных собак… – Мурзик зарычал, и Уичаан поправился: – скользких жаб трогать не будут. Но только до тех пор, пока эти поганые ацтеки не соберутся вредить нам. Если они попытаются что-то сделать, их тут же перережут, как цыплят.
– Ну а я тебе обещаю, что пока мы находимся вместе, никто из моих людей заговор против вас не устроит, – в свою очередь сделал заявление кинолог. – И последнее. Когда ты сможешь собрать свои войска?
– Завтра к полудню они будут стоять на том же поле, с которого бежали сегодня! – твердо заявил Уичаан.
– Ну что же, тогда все вопросы решены, – кивнул головой Рабинович и собрался прощаться, как вдруг за дверью поднялся какой-то шум, а затем раздался истошный вопль:
– Измена! Нас предали! Враги на пороге!
– Вот, значит, как?! – зашипел вождь тольтеков, выхватывая откуда-то из складок одежды обсидиановый нож. – Мы, значит, к вам с открытой душой и чистым сердцем, а вы камень за пазухой припасли?
– Не дергайся. Мы сами не знаем, что там происходит, но сейчас всё выясним, – проговорил кинолог и повернулся к друзьям. – Мужики, пошли разбираться. Похоже, какая-то скотина своевольничать надумала, и если это Шипинуаль, я ему лично маленькую головенку скручу!
Трое ментов, не сговариваясь, почти одновременно выскочили за дверь. Причем так получилось, что возглавил строй Попов, успевший подхватить с пола Горыныча и теперь державший трехглавого монстра в руках так, будто это был какой-нибудь завалявшийся автомат. Жомов с Рабиновичем немного поотстали, но оба, готовясь к битве, отстегнули от пояса дубинки. Ачитометль и Капелькуаль вышли последними, выдернув из рук замешкавшихся стражников копья. И если полководец держал оружие так, словно с ним и родился, в руках трактирщика копье выглядело, как кобура на корове.
Навстречу им по коридору отступали несколько тольтеков, из последних сил отбивавшихся от примерно сорока ацтеков, плотной колонной по три продвигавшихся к входу во внутреннее святилище. Не осознавая, что делает, Попов завопил «ложись!» и зачем-то нажал большими пальцами на брюхо Горыныча. Тот икнул и хотел обидеться на такое жестокое обращение со школьниками, но затем передумал и, уступая настойчивым нажимам воинствующего криминалиста, выпустил три небольшие струи пламени в сторону врага.
Тольтеков, защищавших проход, от поповского вопля побросало на пол, словно пластмассовые кегли. Ворвавшихся в храм воинов не повалило только из-за того, что они шли слишком плотным строем и просто не имели пространства для падения.
Но зато передних плотно вдавило в идущих следом, что образовало довольно большой разрыв между атакующими и оборонявшимися силами. Вот в это пространство и влетел Андрей, пройдясь буквально по головам тольтеков.
Может быть, в любой другой ситуации пламени, извергнутого Горынычем, и не хватило бы даже на то, чтобы сигарету прикурить, но пернатые украшения атакующих и прыть Попова сделали свое дело. От огня, поднесенного вплотную, первые ряды вспыхнули, как спички. Впрочем, так же быстро и прогорели, едва успев испугаться. Задние воины попятились, боясь загореться, и наступление временно угасло. И неизвестно, что случилось бы потом, не подоспей на помощь криминалисту Мурзик и Саня с омоновцем.
Эти бравые молодцы с таким усердием пустили в ход дубинки, что в считанные секунды десяток атакующих сказались на полу с различными по степени тяжести телесными повреждениями. Остальные, перепугавшись диких воплей, странного трехглавого изрыгателя огня и прыти российских милиционеров, бросились наутек, оставив раненых на поле боя. Сеня с Жомовым пару минут преследовали отступающий отряд ацтеков, но, когда выскочили из более-менее освещенного коридора в непроглядную темноту безлунной ночи, решили догонялки прекратить и вернуться назад. Рабинович позвал верного пса и вошел в коридор, где рьяный Попов уже приступил к допросу пленных.
– Отвечай, скотина, кто вас послал и с какой целью?! – рычал он, тряся полубесчувственного ацтека, словно тряпичную куклу.
– Что-то странное у нас с Андреем в последнее время творится, – удивился Рабинович. Жомов, соглашаясь, кивнул. – Поп, ты что, с ума сошел? У него же сейчас башка оторвется!
– А что он молчит-то, – вдруг смутился криминалист, выпустил из рук анику-воина и, покраснев, отошел в тень. – Сами тогда допрашивайте, раз вам мои методы не нравятся.
– Во-во, – согласился с ним Жомов. – А ты иди лучше порисуй что-нибудь или какую-нибудь ерунду изобрети. Вроде пятого колеса к телеге, – а затем подошел к ацтеку, только что оставленному в покое, и пнул его берцом по щиколотке. – Будешь говорить или нет?
– Еще один туда же, – возвел очи к небу кинолог. – Жомов, по-твоему, ты чем занимаешься?
– Допрашиваю, – удивился недогадливости друга омоновец. – Но я же ему голову не отрываю.