И очарование тут же рассеялось. Джефф оказался прирожденным гидом, прекрасно разбирающимся в археологии и архитектуре. Трейси пришлось напомнить себе, что он еще и жулик. Лучшего дня в жизни Трейси еще не было.
Один из детективов, Жозе Перитра, буркнул в сторону Купера:
– Неужели вы не видите, что они просто-напросто влюблены друг в друга? И будет утверждать, что она замышляет что-то такое?
– Уверен, – бросил Купер. Он удивился собственной реакции. Единственное, чего он хотел, – это поймать Трейси Уитни, наказать ее по заслугам. Она же просто преступница. Но каждый раз, когда приятель Трейси брал ее за руку, его словно обжигал огонь ревности.
Когда Трейси и Джефф вернулись в Мадрид, Джефф сказал:
– Если вы не собираетесь домой, то я знаю отличное место, где можно поужинать.
– Прекрасно, – Трейси так не хотелось, чтобы сегодняшний день закончился.
Я хочу отдать всю себя этому дню, пусть день пройдет у меня, как у любой другой женщины.
* * *
В Мадриде ужинают обычно поздно и многие рестораны были открыты после 9 часов вечера. Джефф заказал столик на 10 часов вечера в элегантном ресторане «Залакайна», который славился отличной кухней и первоклассным обслуживанием. Трейси не заказала десерта, но официант принес такие вкусные слоеные пирожные, каких она в жизни не пробовала. Она сидела в кресле, откинувшись, счастливая и умиротворенная.
– Обед был просто великолепен, спасибо.
– Я рад, что вы довольны. В это место обычно приглашают гостей, когда хотят произвести на них впечатление.
– А вы что, пытаетесь произвести впечатление, Джефф?
Он усмехнулся.
– Бьюсь об заклад, да. Подождите до следующего номера.
А следующим номером у них оказалась совершенно некрасивая забегаловка, прокуренное кафе, битком набитое испанскими рабочими-кожевниками, которые сидели и пили за стойкой бара и за дюжиной столиков. В одном конце находилось небольшое возвышение типа эстрады, где двое гитаристов настраивали гитары. Трейси и Джефф уселись за маленьким столиком совсем рядом с эстрадой.
– Вы знаете что-нибудь о фламенко? – спросил Джефф. Ему пришлось почти кричать, чтобы перекрыть окружающий шум.
– Только то, что это испанский танец.
– Правильнее – цыганский. Вы могли бы пойти в модные ночные клубы Мадрида и увидеть имитацию фламенко, но сегодня вечером вы увидите настоящий танец.
Трейси даже улыбнулась тому энтузиазму, с которым Джефф говорил.
– Вы увидите классическое фламенко. Это целая группа певцов, танцоров, гитаристов. Сначала они исполняют все вместе, затем каждый по очереди.
Наблюдая за Трейси и Джеффом с дальнего столика около кухни, Купер удивлялся, о чем это они так заинтересованно разговаривают?
– Танец чрезвычайно труден, потому что все должно быть согласовано – движения, музыка, костюмы, ритм.
– Откуда вы знаете о танце? – спросила Трейси.
– Мне приходилось общаться с исполнителями фламенко. – Естественно, подумала Трейси.
Общий свет погас, маленькая сцена освещалась невидимыми огнями. Зазвучала музыка, сначала очень медленно. Группа исполнителей как бы случайно стала подниматься на сцену. На женщинах развевались цветные юбки и блузки, волосы – высоко подняты гребнями и украшены яркими цветами, прическа народа Андалузии. Танцоры-мужчины одеты в традиционные узкие брюки и жилеты и блестящие полуботинки из кордовской кожи. Гитарист начал наигрывать грустную мелодию, и одна из сидящих женщин запела по-испански. – Вы понимаете, о чем она поет? – прошептала Трейси.
– Да. Я хотела бросить любовника, но пока я собиралась, он покинул меня и разбил мне сердце.
Танцовщица перешла в центр эстрады. Она медленно начала танцевать, с простых шагов, постепенно убыстряя темп. Ритм становился жестче, и танец принял форму какого-то чувственного неистовства, вариации тех первых танцев, которые исполняли цыгане в таборах сотни лет назад. Музыка становилась более громкой и возбуждающей, танцевальные па разительно отличались от тех классических пируэтов, что все привыкли видеть на эстрадах. Танец казался чем-то фантастическим, грубым, чувственным, виртуозным, и его сопровождали традиционные выкрики из толпы исполнителей, стоявших и сидевших рядом с эстрадой. Крики выражали восторг, восхищение и просто помогали танцующим в быстром неистовом ритме.
Внезапно музыка и танец прекратились, и на мгновение воцарилась тишина, которая тут же взорвалась бурей аплодисментов. – Она чудесна, – воскликнула Трейси.
– Подождите, – ответил Джефф.
В центр эстрады вышла вторая танцовщица, смуглая, черноволосая, классический вариант кастильской красавицы. Она казалась такой отрешенной, совершенно не замечающей публики. Гитаристы начали наигрывать болеро, негромко в басовом ключе, наподобие протяжных восточных мелодий. К ней присоединился танцор-мужчина, вступили кастаньеты, легко отстукивающие ритм.
Исполнители, сидевшие вокруг эстрады, хлопками аккомпанировали танцу, поддерживая ритм, то замедляя, то убыстряя его, и вся комната наполнилась этими возбуждающими звуками.
Тела танцоров двигались отдельно, сближаясь с растущей силой чувственности, изображая без единого соприкосновения совершенно сумасшедшую, всеобъемлющую, прямо-таки животную страсть и, наконец, достигая апогея, вызывая дикие крики зрителей. Когда огни погасли и загорелись вновь, толпа неистовствовала. И вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, Трейси также закричала. Она, стесняясь самой себя, чувствовала сексуальный подъем. Казалось, весь воздух наполнен желанием. Боясь взглянуть Джеффу в глаза, она смотрела на его сильные, загорелые руки, и ей казалось, что она чувствует, как они ласкают ее тело, медленно, возбуждающе, все быстрее и быстрее. Она скорее убрала со стола руки, чтобы скрыть их дрожание.
Они почти не говорили по дороге домой. Около дверей номера, Трейси обернулась и произнесла:
– Если…
Но губы Джеффа не дали ей договорить фразу, и она сама уже обнимала его и чувствовала его тело.
– Трейси?
С ее губ уже готово было сорваться слово «да», но она сумела напрячь всю силу воли и сказать:
– Какой дивный день, Джефф. Я сплю на ходу.
– О…
– Думаю, что завтра я на весь день останусь в номере, хочу отдохнуть как следует.
Он ответил совершенно бесцветным ровным голосом:
– Прекрасная идея. Вероятно, я займусь тем же самым.
Но ни один из них не поверил другому.
В 10.00 утра на следующее утро Трейси уже стояла в длинной очереди к входу в музей Прадо. Как только открылись двери, то служитель в униформе стал пропускать посетителей по одному через турникет.