Филипу пять лет. Он разучивает урок по музыке. В комнату влетает отец.
– Нет, нет и нет! Ты что, не можешь отличить мажор от минора? – Его волосатый палец тычется в потную тетрадь. – Это минорный аккорд. Минорный! Понятно?!
– Папа, пожалуйста, разреши мне погулять. Меня ждут ребята на улице.
– Нет! Будешь сидеть до тех пор, пока все как следует не усвоишь!
Филипу восемь лет. Он уже четыре часа не вставал из за рояля.
– Ненавижу музыку! – кричит он. – Не хочу больше дотрагиваться до клавишей!
– Прекрасно, – спокойно говорит его мать. – А сейчас я еще раз хочу послушать анданте.
Ему десять лет. В гости к его родителям пришли друзья-музыканты.
– А теперь Филип нам что-нибудь поиграет, – говорит его мать.
– Ну-ка, послушаем маленького Филипа, – раздаются со всех сторон снисходительные возгласы.
– Поиграй Моцарта, Филип.
Филип смотрит на их равнодушные лица и неохотно усаживается за рояль. Гости продолжают болтать между собой.
Он начинает играть, его пальцы взлетают над клавишами. Разговоры внезапно стихают. Он исполняет сонату Моцарта, комната наполняется волшебными звуками, и кажется, что Филип – это сам Моцарт.
Когда звучит последний аккорд, в комнате повисает гробовая тишина. Затем гости устремляются к роялю, осыпая мальчика восторженными комплиментами. Он слушает их аплодисменты и хвалебные возгласы, и наступает момент его прозрения, когда ему становится ясно, кто он есть и что он хочет от жизни.
– Да. Я всегда знал, что стану пианистом, – сказал Филип.
– А где вы научились играть?
– До четырнадцати лет меня обучала мама, а потом родители послали меня учиться в Филадельфию.
– Вам там понравилось?
– Очень.
Ему только-только исполнилось четырнадцать лет, когда он оказался один, без друзей, в огромном городе. Филадельфийское музыкальное училище было расположено в четырех корпусах постройки начала века. Оно явилось американским эквивалентом Московской консерватории, из стен которой вышли такие музыканты, как Виардо, Егоров и Торадзе. Среди выпускников этого училища были Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джан Карло Менотти, Петер Серкин и десятки других блестящих исполнителей.
– А вам не было там одиноко?
– Нет.
Он чувствовал себя просто жалким. Прежде ему никогда не доводилось уезжать из родного дома. Его прослушали на вступительных экзаменах, и только когда его приняли, он по-настоящему осознал, что начинается новая жизнь, что домой он не вернется уже никогда. Профессора мгновенно распознали скрытый в этом мальчике талант. Его учителями стали Изабелла Венгерова и Рудольф Серкин, под руководством которых Филип усердно изучал теорию музыки. В свободное от занятий время он вместе с другими студентами играл в камерном оркестре. Фортепиано, на котором его силой заставляли играть с трехлетнего возраста, теперь сделалось своеобразным центром его жизни. Из этого волшебного инструмента пальцы Филипа научились извлекать звуки, передающие целую гамму человеческих чувств – и любовь, и страсть, и гнев. Филип словно говорил на особом, понятном для всех, универсальном языке.
– Свой первый сольный концерт я дал с Детройтским симфоническим оркестром. Мне тогда было восемнадцать лет.
– Вы сильно волновались?
Он был в ужасе. Он понял, что играть для друзей – это одно, а предстать перед огромной аудиторией людей, заплативших за то, чтобы его послушать, – это совсем другое. В волнении Филип выхаживал взад-вперед за кулисами, пока директор театра не взял его за руку и не сказал: «Пора. Ваш выход». До сих пор Филип не мог забыть чувства, охватившего его, когда он вышел на сцену и публика начала ему аплодировать. Он сел к роялю, и все страхи мгновенно улетучились. А потом его жизнь превратилась в один сплошной концертный марафон. Он объездил всю Европу и Азию, и после каждого турне его слава становилась все громче. Его импресарио стал знаменитый Уильям Эллерби, и два года спустя Филипа Адлера буквально завалили предложениями со всех концов света.
Он посмотрел на Лару и улыбнулся:
– Да. Я и сейчас перед началом концерта не нахожу себе места от волнения.
– А интересно ездить на гастроли?
– По крайней мере скучать не приходится. Однажды я давал концерты с Филадельфийским симфоническим оркестром. По пути в Лондон мы сделали остановку в Брюсселе. Но из-за тумана брюссельский аэропорт закрыли, и тогда нас посадили в автобус и повезли в аэропорт Шифоль, в Амстердам. А там нам объяснили, что заказанный для нас самолет слишком мал и мы можем взять с собой либо только чемоданы, либо только инструменты. Естественно, все выбрали последнее. В Лондон мы прилетели перед самым началом концерта, и нам пришлось выступать в джинсах, кроссовках, да еще и небритыми.
– Держу пари, публике это понравилось, – засмеялась Лара.
– Да, очень. А в другой раз я приехал на гастроли в Индиану, но оказалось, что рояль заперт в чулане и никто не знает, где ключ. И тогда мы выломали дверь.
Лара хихикнула.
– А в прошлом году я должен был исполнять концерт Бетховена в Риме, и один музыкальный критик написал:
«Выступление Адлера оказалось на редкость скучным, а его интерпретация финала оставляет желать лучшего. Темп исполнения совершенно не соответствовал присущему этому произведению ритму».
– Какой ужас! – искренне сочувствуя, воскликнула Лара.
– Самое ужасное – это то, что я этого концерта так и не дал. Я опоздал на самолет!
– Расскажите еще что-нибудь, – попросила Лара.
– Ну, однажды в Сан-Паулу во время исполнения фортепианного концерта Шопена у рояля сломались педали.
– И как же вы вышли из положения?
– Доиграл до конца без педалей… Когда Филип рассказывал о своей работе, в его голосе чувствовалось воодушевление.
– Я счастливый человек, – проговорил он. – Ведь это так прекрасно, что твоя музыка трогает людей, помогает им перенестись в другой, чудесный мир, мир грез. Иногда мне кажется, что музыка – это единственное светлое и здоровое начало в нашем безумном мире. – Он застенчиво улыбнулся. – Простите, я не хотел бы вам показаться чересчур высокопарным.
– Нет-нет, вы же дарите радость миллионам людей. – Лара вздохнула. – Когда я слушаю, как вы исполняете «Viles» Дебюсси, мне чудится, что я иду по одинокому пляжу и вижу вдали мачту плывущего корабля…
– Да, то же самое кажется и мне, – улыбнулся Филип.
– А когда вы играете Скарлатти, я уношусь в Неаполь, слышу ржание лошадей и скрип телег, вижу гуляющих по улицам людей… – Лара не могла не заметить, с каким нескрываемым удовольствием слушал ее Филип.