«Это паршивая тюрьма, – писала матери Кейт. – Девочки здесь ужасны. Весь день только и трещат о дурацких платьях и мерзких мальчишках. А подлые учителя – просто чудовища. Меня здесь не удержите, все равно сбегу».
Кейт и в самом деле трижды убегала из школы, но каждый раз ее ловили и привозили обратно, несдавшуюся и несломленную.
На ежедневном совете преподавателей одна учительница, услыхав имя Кейт, вздохнула:
– Ребенок совершенно неуправляем. Думаю, ее следует отослать в Южную Африку.
– Готова согласиться с вами, – ответила миссис Китон. – Но подумайте, ведь нам брошен вызов. Если удастся укротить Кейт Мак-Грегор, значит, нам любые трудности нипочем.
Кейт осталась в школе.
К изумлению учителей, Кейт живо заинтересовалась делами фермы, принадлежащей школе. Там был разбит огород и содержались куры, коровы, свиньи и лошади. Узнав о том, что девочка проводит там все свободное время, миссис Китон очень обрадовалась:
– Вот видите, – объявила она учителям, – это всего лишь вопрос времени и терпения. Кейт, наконец, нашла себе занятие по душе. Когда-нибудь выйдет замуж за сельского джентльмена и станет ему огромным подспорьем.
На следующее утро в кабинете директрисы появился Оскар Денкер, управляющий фермой.
– Я об одной из ваших учениц, – начал он, – Кейт Мак-Грегор. Просил бы вас держать ее подальше от моей фермы.
– О чем вы толкуете? – удивилась миссис Китон. – По-моему, она очень интересуется сельским хозяйством!
– Да?! А по-моему, именно тем, как, простите за грубость, спариваются животные.
– Что?!
– Именно! Торчит там целыми днями, наблюдает, что они друг с другом делают.
– Черт бы меня побрал! – высказалась миссис Китон.
Кейт так и не простила Дэвида за то, что отправил ее в ссылку, но невыносимо тосковала по нему.
«Такая моя судьба, – мрачно думала она, – любить человека, которого ненавижу».
Девушка отмечала в календаре дни, проведенные вдали от Дэвида, как заключенный, считающий минуты, оставшиеся до освобождения. Кейт боялась, что он совершит что-нибудь ужасное, женится на другой, пока она тут сидит в этой проклятой тюрьме.
"Если это так, – кипела Кейт, – убью их обоих. Нет. Только ее. Меня арестуют и повесят, а пока я буду стоять на эшафоте в петле, он поймет, что любит меня. Только поздно будет. Он станет умолять о прощении, а я отвечу: «Да, Дэвид, дорогой мой. Я прощаю тебя. Ты был слишком глуп, чтобы понять, какая огромная любовь прошла мимо, улетела, словно птичка. И вот теперь эту вольную птицу поймали в силки и накинут на нее петлю. Прощай, Дэвид!»
Но, конечно, в последнюю минуту ее помилуют, и Дэвид сожмет ее в своих объятиях и увезет в неведомую страну, где кормят уж наверняка лучше, чем эти помои, которые подают в проклятом Челтенхеме.
Кейт получила письмо от Дэвида, в котором тот сообщил, что будет в Лондоне и обязательно навестит ее. Воображение девушки разыгралось. Она искала, находила сотни намеков и скрытых значений в записке. Почему он едет в Лондон? Быть рядом с ней, конечно. Почему собирается в Челтенхем? Понял наконец, что любит и не может выносить разлуки. Дэвид заберет ее из этого ужасного места. Счастье бурлило в душе Кейт, так что она с трудом сдерживалась. Под конец девушка настолько уверовала в собственные фантазии, что в день приезда Дэвида распрощалась со всеми одноклассницами.
– Мой любовник приезжает забрать меня отсюда, – объяснила она.
Девочки молча недоверчиво глядели на нее, все, кроме Джорджины Кристи.
– Опять врешь, Кейт Мак-Грегор, – фыркнула та.
– Вот погоди, увидишь! Он высокий, красивый и сходит по мне с ума.
Проходя по коридору, Дэвид недоуменно озирался: встреченные школьницы с любопытством глазели на него, многие даже вскакивали с мест, перешептывались, хихикали, а встречаясь с ним взглядами, краснели и отворачивались.
– Ведут себя так, словно в жизни раньше не видели мужчин, – заметил он и подозрительно посмотрел на Кейт. – Может, ты что-нибудь говорила обо мне?
– Конечно, нет! – высокомерно хмыкнула девушка. – С чего бы это?
Они обедали в большой общей столовой. Дэвид рассказывал Кейт, что произошло дома за время ее отсутствия.
– Твоя мама велела сказать, что очень любит тебя и ждет на летние каникулы.
– Как она?
– Нормально, только работы много.
– А дела компании?
Дэвид удивился такому внезапному интересу, но все же ответил:
– Как нельзя лучше. А что?
«Потому что, – подумала Кейт, – когда-нибудь все будет принадлежать мне, и я разделю это богатство с тобой».
– Просто так, хочется знать, – ответила она вслух. Дэвид взглянул на по-прежнему полную тарелку Кейт.
– Ты ничего не ешь.
Но Кейт ничего не могла взять в рот: она лихорадочно ожидала, когда настанет великая минута и Дэвид скажет:
«Уедем вместе, Кейт. Ты стала женщиной и нужна мне. Мы поженимся, и все будет хорошо».
Подали и убрали десерт. Потом кофе. А Дэвид ничего не говорил.
Только когда он, взглянув на часы, объявил, что пора ехать, иначе опоздает на поезд, Кейт с ужасом поняла, как ошиблась. Никто не собирается взять ее из школы. Этот ублюдок рад отделаться от нее, ему все равно, хоть погибни Кейт в этой проклятой дыре!
Ничего не подозревавший Дэвид был очень рад повидать Кейт. Она казалась ему смышленым ребенком, научившимся в конце концов обуздывать дикарские порывы. Нежно похлопав Кейт по руке, Дэвид спросил:
– Могу ли я сделать что-нибудь для тебя, Кейт? Глядя ему прямо в глаза, девушка мило улыбнулась.
– Да, Дэвид, конечно. Сделаешь огромное одолжение, если, черт возьми, оставишь меня в покое и не будешь лезть в мою жизнь.
И, высоко подняв голову, с достоинством выплыла из комнаты, оставив ошеломленного Дэвида с широко раскрытым ртом.
* * *
Маргарет поняла, что тоскует по Кейт. Девочка была непослушной и дерзкой, но, кроме нее, у матери никого не было. Маргарет гордилась дочерью и считала, что та станет незаурядным человеком. Но сначала она должна приобрести манеры настоящей леди.
Когда Кейт приехала на каникулы, Маргарет начала расспрашивать ее о школьной жизни.
– Ненавижу школу! Все они там противные кривляки! Маргарет внимательно посмотрела на дочь:
– А другие девочки тоже так считают?
– Что они понимают, – презрительно фыркнула Кейт. – Посмотрела бы ты на этих девочек. Над ними все с рожденья трясутся. Ни черта они не понимают в жизни.
– Ах, дорогая, – с притворным сочувствием охнула мать, – это должно быть невыносимо для тебя.